— Алексей Степанович!

   — Что? — открыл Келин глаза.

   — От шведов барабанщик.

   — Опять, — кряхтел Келин, подымаясь на выхудавшие ноги. — Може, что новое скажет.

Теперь приход барабанщика от шведского фельдмаршала в крепость — событие, даже в некотором роде представление, на которое сбегаются многие жители.

И хотя заранее знают, чем окончатся переговоры, все слушают со вниманием, что отвечает «наш полковник» злыдню фельдмаршалу, чтобы потом на десятки ладов пересказать всему городу, как Степаныч самого главного шведа переговорил.

Келин опять подошёл к пушечной бойнице, где, как обычно, изливался бранчливым лаем на шведа Картузик, кивнул унтеру: убери.

   — Картузик, нишкни, — скомандовал унтер Петрович. Пёс отступил с видом исполненного долга.

Келин опять бросил два пальца к тулье пропотевшей шляпы, приветствуя барабанщика.

   — Комендант крепости слушает вас.

   — Господин комендант, фельдмаршал Реншильд предлагает вам в последний раз сдать город на самых выгодных для вас условиях.

   — На каких именно?

   — Фельдмаршал Реншильд на этот раз предлагает вам самим назвать их.

   — О-о, за это спасибо, — приложил Келин руку к груди. — Наконец-то фельдмаршал подобрел к нам, самим предлагает избрать условия сдачи.

   — Да, да, вы сами называете условия. И фельдмаршал принимает их.

   — Но увы, братец, — развёл руки Келин. — Я обещал сдать Полтаву другому человеку — моему государю. Что ж Реншильд раньше-то не давал нам такой уступки? Мы б ещё и подумали.

   — Господин комендант, но это последняя возможность спасти жизнь оставшимся людям. У вас погибла половина гарнизона.

   — Но и вы ж недосчитываетесь более трёх тысяч солдат.

   — У нас ещё достаточно сил, чтобы провести последний решающий штурм.

   — Стыдись, братец, ты уж мне не менее шести раз грозился последним решающим. Не наскучило?

   — Господин комендант, я говорю серьёзно. Называйте ваши условия.

   — Наши условия? — переспросил Келин и оглянулся назад. Там, за его спиной, внизу, у стены, стояла притихшая толпа жителей, все смотрели только на него, своего коменданта.

«Господи, — подумал Келин, — почему же я никогда не спросил их? Почему я отвечаю фельдмаршалу за всех их? Может, у них у кого-то есть лучший ответ, чем даю я. Ведь их так много, ведь они же сражаются из последних сил».

   — Ну что, полтавчане, — заговорил он с ними. — Может, у вас у кого есть условия?

   — Степаныч, — вдруг закричала какая-то женщина, подняв костлявую обнажённую руку. — Ты ж знаешь наш ответ. Никакой сдачи. Никакой!

   — Постойте, — раздался голос из другого конца толпы.

Келин взглянул туда и узнал Егора Голопупенко — бывшего запорожца-мазепинца, давно уже ставшего защитником крепости. На вылазки, правда, его не пускали, но в крепости он добросовестно делал всё, что ему поручалось, — долбил камень, рубил дрова, собирал ядра, заряжал ружья, точил холодное оружие.

   — Постойте. — Голопупенко даже пытался влезть на какой-то камень, чтоб его услышали все. — Ведь мы ж сами можем назначить условия.