– Правда? Я знаю Энни по спектаклю и фильму, а о нем почему‑то никогда не слышала, работ не видела.

– Наверно, потому, что во времена твоего детства в Айове в местных газетах комикс не печатался. Он перестал выходить в конце шестидесятых, а после смерти Грея про Энни уже не стоит читать.

– Сколько всего выпусков?

– Дай подумать... Первые вышли в двадцатых...

– Ух ты! Сорок лет продолжались?

– Лучшие сделаны в тридцатых – сороковых. В той книжке, что у тебя, появился Пенджаб.

– Пенджаб?

– Да. Здоровенный индус. В фильме его Джеффри Холдер сыграл. Мне больше всего нравятся в «Сиротке Энни» персонажи вроде Пенджаба и Аспида – с Аспидом лучше не связываться. Этот самый Грей – настоящий американский Диккенс.

– Я и не знала, что ты любишь Диккенса.

– Со средней школы.

– Впрочем, я тебя понимаю, – сказала Джиа, снова листая книжечку. – Понятно всем слоям населения.

– Я никогда особо не задумывался о его искусстве.

– Задумайся. Хороший художник.

Джек поверил ей на слово. Джиа сама художница, для оплаты счетов выполняет коммерческие заказы вроде книжных обложек, журнальных иллюстраций, постоянно пишет для души, стараясь заинтересовать галереи, устроить выставку.

– Есть в нем что‑то от Томаса Наста[10]. А у него кое‑что позаимствовал Крамб.

– Из андерграунда?

– Именно.

– Ты знакома с подпольными комиксами? – удивился Джек.

Она взглянула на него:

– Когда речь идет о рисунках, я хочу со всем познакомиться. И тебя начну снова таскать на выставки.

Джек застонал. Она без конца его тянет на вернисажи, в музеи, он время от времени уступает, но почти ничего из увиденного удовольствия не доставляет.

– Если считаешь нужным. Только без залитых мочой стен и кирпичных штабелей на полу, хорошо?

– Хорошо, – улыбнулась Джиа.

Он заглянул в бездонные, до сумасшествия голубые глаза. Один взгляд на нее приводит его в трепет. Блещет тут, как драгоценный камень. Двое мужиков у окна то и дело поглядывают. Нечего их упрекать. Сам бы целыми днями смотрел. Почти без косметики – нет нужды, – все настоящее. При высокой влажности светлые волосы вьются, стрижка короткая, поэтому за ушами вспархивают пушистые крылышки. Она их терпеть не может, а ему нравится. Сейчас крылышек целая стая. Протянул руку, поправил перышко.

– Ты чего?

– Просто хотелось до тебя дотронуться. Убедиться, что настоящая.

Джиа улыбнулась своей бесподобной улыбкой, взяла его за руку, легонечко прикусила указательный палец.

– Убедился?

– На данный момент. – Джек поднял палец со следами зубов, погрозил. – Учти, это мясо. Ты же новоиспеченная вегетарианка.

Успел отдернуть палец перед новым укусом.

– Никакая я не вегетарианка. Просто отказалась от мяса.

– Из религиозных соображений? Или из злого умысла против овощей?

– Да нет... У меня в последнее время пропал аппетит ко всему, что самостоятельно бродит вокруг, прежде чем оказаться в тарелке. Особенно в том же виде, как при жизни.

– Например, индейка?

– Перестань, – скорчила она гримасу.

– Или, еще лучше, голубь.

– Продолжать обязательно? Кстати, каждый, кто в этом городе ест голубей, должен знать, что кушает манхэттенских птичек.

– Ладно тебе.

– Будь уверен. – Она перешла на конспиративный шепот: – Как только заказал голубя, на крышу посылают парня с сачком, через пару минут подают.