Мервин. Хорошо, я иду вызывать полицию. А пока буду звонить, попутно попытаюсь разузнать, где мамаша его живет, скажу, чтобы доктора ей вызвали что ли. Надо привести в сознание чертовку, это на самом деле ты должен был сделать, а не думать только о себе каждую чёртову минуту. Согласен?

Мэрилин. Сходи уже, дозвонись, а?

Мэрилин. Ну, понимаешь, он с минуты на минуту будет здесь! Серьезно тебе говорю.

Тоби. Ты понял? Она (о Мэрилин) такая же, как и я.

Мервин. Слушайте, а если вдруг он вернется? Я, знаете ли, должен быть уверен в том, что комната выглядит точно так же, как в тот момент, когда я вошел.

Тоби. Она точно так же и выглядит!

Мервин. Нет, для того, чтобы она выглядела так же, мне надо бы, ну…

Тоби. Погаси это к черту, Мервин!

Мэрилин. Пожалуйста, Мервин, во имя Иисуса!

Мервин. Да ладно, я придуриваюсь. Чтобы жизнь вам медом не казалась! Во имя Иисуса! Пойду звонить.

Тоби. Я что, опять всё испортил, да?

Мэрилин. А что, нет?

Мэрилин. На самом деле я тоже виновата.

Тоби. Я только хотел немного денег раздобыть, чтобы с тобой куда-нибудь рвануть, понимаешь? Куда-нибудь, где клёво. Куда-нибудь, где весело. Куда-нибудь за пятьсот баксов. И вот куда мы с тобой доехали. На станцию «Разбросанные руки».

Мэрилин. Как ты думаешь, все эти руки он купил или сам отрезал от живых людей?

Тоби. Думаю, и то, и другое. (Пауза.) Интересно, а что такое там в доме его мамаши, если она боится, что это копы унюхают. Там, должно быть, что-то еще более заманчивое, если сынок её с чемоданом, полным отрезанных рук, по улицам Америки вот так запросто разгуливает.

Мэрилин. А ты веришь в то, что он про Спокан рассказывал? Как он руку в детстве потерял?

Тоби. У меня такое ощущение, что я это всё по телеку зырил. Фильм какой-то, Ли Майорс еще там играет. Или это было в «Байоник», не помню?

Мэрилин. А вообще это классная идея, когда с тобой прощаются твоей же рукой. Честное слово.

Тоби. Да, скажу тебе откровенно, было бы неплохо так сделать с парой-тройкой милых ребяток из моего прошлого. Очень даже хорошо было бы так поступить. И я не шучу.

Мэрилин. Это ты о тех, кто украл у твоей мамы кактус?

Тоби. Я вообще не понимаю, кому и для чего понадобился кактус шестидесятилетней старухи. Для чего они его забрали?! Наверняка же, где-то выбросили просто так по дороге, ржа и веселясь. И не полили ни разу.

Мэрилин. А знаешь, что я тебе скажу? Это было бы очень здорово, если бы тебе сделали ручкой, твоей же, только что отрезанной ручкой! Тебе бы это помогло стать уже наконец решительным!

Тоби. А я тебе скажу вот что. Вот за что я этого парня не люблю. Этого твоего, очень решительного парня. Да, не видал парней я более решительных. Если этому парню вздумается сделать что-нибудь очень хорошее, ну например, климат улучшить на всей планете, так он его улучшит так, что природа, им улучшенная, тут же сдохнет! Вот плывешь ты на своей лодке и в общем-то собираешься нефтяную пленку с головку тюленя снять, а этот козел тут как тут и ему кажется, что ты этого как раз не хочешь! Запрыгнет к тебе в лодку и грохнет тебя! Чтобы ты больше херней не занималась всякой. И никакой болтовни, никаких тебе там аргументов! Голову оторвет тебе и всё! Тюлень будет сидеть у тебя на груди и хлопать ластами от счастья, а голова твоя будет кататься по лодке туда-сюда, поглядывать на тюленя и уже ничего не соображать! И еще я тебе скажу про этого ублюдка страшного кое-что, про эту мразь, тварь…

Кармайкл. Где свечка?

Тоби. Эээ… портье забрал её.

Кармайкл.