Я ничего не ответил, просто стоял, пока она пыталась очистить шёлк. Одним ухом я прислушивался к игре актёров в том большом зале, где на троне сидит королева.

Я уже в пятый раз играл перед королевой — дважды в Гринвиче, дважды в Ричмонде, и теперь в Уайтхолле — и люди вечно расспрашивают, как она выглядит, а я обычно выдумываю, потому что её невозможно увидеть и описать. Свечи в основном горят там, где играют актёры, а Елизавета, милостью Божьей королева Англии, Франции и Ирландии, сидит под роскошным красным балдахином, который отбрасывает на неё тень, но даже в тени можно разглядеть белое, как крыло чайки, лицо, неподвижное и суровое, и собранные в высокую прическу рыжие волосы с золотой или серебряной короной. Обычно она сидит не шевелясь, как статуя, кроме тех мгновений, когда смеётся. Её белое лицо как будто не одобряет происходящее, но ей явно нравится пьеса, и придворные наблюдают за ней, как и мы, пытаясь разгадать, нравится ли ей представление.

Грудь у нее тоже белая, под стать лицу, как я знаю, она использует свинцовые белила — эта паста делает кожу такой белой и гладкой. Декольте у неё низкое, как у юной девы, соблазняющей мужчин намёком на бледную грудь, хотя, клянусь богом, она стара. Она не выглядит старой, сверкая в огнях свечей дорогими тканями, усыпанными драгоценностями. Старая, неподвижная, бледная — настоящая королева. Мы не смели на неё смотреть, ведь если поймать её взгляд, то исчезнет та иллюзия, что мы создаём, но я старался посмотреть украдкой и видел белое лицо над надушенной публикой в нижних рядах.

— Может, придётся пришить к юбке новый шёлк, — тихо сказала Джин и поёжилась в порыве ветра, принесшего брызги дождя через высокие окна прихожей. — Мерзкая ночка на улице. Льёт как из ведра.

— Когда уже закончится эта дурацкая пьеса? — спросил Уилл Кемп.

— Через пятнадцать минут, — ответил Алан, не отрываясь от газеты.

Из большого зала появился Саймон Уиллоби. Он играл девушку, мою соперницу. Он ухмылялся. Саймон, хорошенький шестнадцатилетний юнец, бросил Джин свою диадему, а потом покрутился, так что замерцала яркая юбка.

— Неплохо сегодня сыграли! — радостно заявил он.

— Ты всегда хорош, Саймон, — ласково сказал Уилл Кемп. 

— Не так громко, Саймон, не так громко, — с улыбкой предостерег Алан.

— Ты куда? — спросила у меня Джин.

Я направился к двери во двор.

— Надо отлить.

— Смотри, не намочи бархат, — шикнула она. — Вот, возьми!

Она принесла тяжелый плащ и накинула мне на плечи.

Я вышел во двор, где на булыжниках бурлила вода, и постоял под деревянной аркадой, похожей на дешёвую монастырскую. Я поёжился. Приближается зима. На дальнем конце двора находились арочные ворота, там слабо чадили два факела. В углу аркады мелькнула тень. Наверное, крыса или дворцовая кошка. Чума побери этот дворец, как и её величество, для которой время не существует. Она любит, когда пьесы начинаются в разгар дня, но это представление отложили из-за встречи с послом, так что теперь мне предстоит добираться домой по сырости, холоду и в темноте.

— Я думал, тебе надо отлить. — Саймон Уиллоби последовал за мной во двор.

— Просто хотел глотнуть свежего воздуха.

— Жарковато там, — сказал он, задрал прекрасную юбку и стал мочиться в дождь, — но мы хорошо сыграли, правда? 

Я промолчал. 

— Видал королеву? — спросил он. — Она смотрела на меня!

Я опять промолчал, потому что мне нечего было сказать. Конечно, королева смотрела на него. Она на всех нас смотрела. Это ведь она нас позвала! 

— Видал, как я танцевал с канделябром? — спросил Саймон.