— И что это значит? — спросил я, хотя уже начинал догадываться.

— Очень тревожная международная обстановка сейчас, — сказал голос печально. — Коварный агрессор, мирное население, огромные жертвы, ужасная трагедия… Ну, вы понимаете.

Я понимал.

— До полуночи! — напомнил голос.

— Но… — начал я.

— Ничего не хочу слышать, — прервали меня на полуслове. — Я верю в вашу изобретательность и стремление выжить. Прощайте.

Телефон пискнул и отключился. Я выругался.

— Это что за древняя мобила у тебя, Македонец? — Сеня бесцеремонно взял у меня из руки аппарат и прочитал: — «Иридиум». Спутниковый! Ни хрена себе! И что говорят?

— Говорят, — я оглянулся на Ирину, грустно сидящую на деревянном поддоне, притянул Сеню к себе и сказал тихо, — что если мы не сделаем, на что подрядились, то в полночь на нас упадёт ядерный боеприпас.

— Даже так?

— Да-да. Мировая общественность будет шокирована чудовищным злодеянием американской военщины. Или китайской. Или корейской. Или… кто там ещё входит в ядерный клуб?

— Англичане…

— Вот, у этих точно рука не дрогнет, те ещё гандоны! Но Родина за нас отомстит, Сеня, будь спокоен.

— Вот охуеть теперь совсем, — сказал поражённый Сеня. — Отличное окончание отличного дня.

Зелёный

Проснулся резко, не сразу поняв, что меня разбудило. Посмотрел на часы — полпятого утра. А сколько по-местному — понятия не имею.

«Бум!» — что-то где-то грохнуло. «Тра-та-та-та!» — зашёлся длинной очередью автомат, его партию подхватили ещё несколько, и всё это мешалось с неприятным громким треском, как будто кусок за куском рвали ткань. Хлопнул подствольник, бухнула граната, стрельба нарастала — где-то совсем рядом шёл серьёзный уличный бой. Перекрывая весь этот оркестр, выдал свою басовую партию крупнокалиберный пулемёт.

Ленка встала с постели, прошла в прихожую, подняла с пола свою винтовку и автомат.

— Оставайся здесь, — сказал я ей.

Ещё не хватало, чтобы её шальной пулей убило. Сам я, поколебавшись, всё же решил пойти и узнать, что происходит. Может, нам пора сваливать, не дожидаясь утра? Прицепил на ремень кобуру, взял винтовку и, совершенно не почувствовав себя от этого спокойней, вышел из комнаты. Коридоры были пусты — никто не выскакивал, не метался, не спрашивал испуганно, что случилось. Я спустился по лестнице и вышел на улицу. Стрельба, достигнув максимальной интенсивности, стала быстро утихать и вскоре прекратилась. Я, вовсе не уверенный, что поступаю правильно, пошёл на крики и ругань, чтобы узнать последствия. Это было, наверное, не очень умно — в конце концов, откуда мне знать, кто победил, и не примет ли победившая сторона меня за представителя проигравшей? Но обошлось. Кто-то из военных, толпящихся возле дома с выбитыми дымящимися дверями и очень дырявыми стенами, помахал мне рукой, и я по пластырям на лице узнал Боруха.

— Что тут? — спросил я его.