— Ну, как бы это сказать… Разыскивают его. Вроде родственников.

— Хрен я им Ирку отдам! — из подвала выскочил костлявый худой юноша. Бледный со взором горящим, как положено. — Это что ещё там за родственники выискались?

— Ирку?

— Это я Корректор, — на свет лунный выбралась девица того странного возраста между девочкой и женщиной, когда всё очень сложно. Сидящие на земле оборванцы зашевелились, как будто потянувшись к ней.

— Давайте всё обсудим в убежище, — сказал Македонец. — До полуночи несколько минут. Я ещё надеюсь, что меня просто пугали, что пожалеют город — но лучше не рисковать.

— У меня есть другое предложение, — ответил я. — Давайте покинем этот срез, и у нас будет куча времени для обсуждений.

— Он блокирован… — начал Македонец. — Или… Марина?

— У нас есть подходящий транспорт, — сказала она, и ей он сразу безоговорочно поверил.

— А что будет с ними? — спросила юная девица.

— Как только ты покинешь срез, — веско сказала Марина, — с ними всё будет хорошо. Тебе, девочка, не повезло стать ключевой фигурой. И повезло, что есть люди, которым на это не наплевать. Так что берите вещи, если есть, нам пора.

Македонец подошел к стоящему у ограды лифтованному «Патриоту», в котором я с удивлением узнал машину группы Андрея. Как всё плотно переплелось в последнее время! Он вытащил из багажника большой рюкзак и накинул на плечо какую-то массивную винтовку, очень похожую на те, что были у Комспаса.

— Я готов, — сказал он коротко.

Когда все уселись в «Раскоряку», он вдруг вспомнил о чём-то.

— Секунду!

Достал из кармана массивный телефон с антенной, зажал кнопку, дождался ответа и сказал кому-то:

— Договор будет выполнен прямо сейчас. Прощайте, — и отключился.

Я посмотрел на часы — было без трёх минут полночь. По голливудскому стандарту они сейчас отсчитывали бы в камеру последние секунды под тревожную музыку, но, как по мне, и так достаточно драматично.

Лена положила руки на планшет, и от этого мира остался только лунный свет над Дорогой.

Надо же, и этот день пережили.

День седьмой

Македонец

Если бы рыжей не было так очевидно всё равно, я бы перед ней извинился. Да, ушла она от нас некрасиво, но за Маринку я готов был простить кому угодно и что угодно. Рыжей было плевать на мои извинения — она внимательно смотрела на свою чёрную доску, иногда касаясь её рукой. То ли была за штурмана, то ли за Харона.

Мы втиснулись на заднее сиденье вчетвером — я не мог оторваться от Марины, Сеня — от своей Ирки. Хорошо, что эти двое худые, как с голодного края. Сидели, попарно обнявшись, Сеня что-то шептал на ушко своей зазнобе, ушко краснело. Бородатый муж рыжей сосредоточенно рулил. Вокруг было туманно и удивительно, но я только косился на лежащую у меня на плече голову и ни на что не обращал внимания.

— Куда мы, Марин? — в конце концов спросил я.