Для типажности стоит вспомнить и моего ровесника поэта «Нытика». Ни с кем никогда не уживался. Жена с ним только год выжила – сбежала. Памятник ей за великое терпение. Маленький свой сборник стихов ( так же как и мой в издательстве первоначально сильно разруганный) в печать все же пропихнул и в Союз писателей вступил. Мигом уволился с какого то завода. Вступал то он как рабочий от станка. Тогда это сильно приветствовалось властью. Еще это от Максима Горького пошло – что советских писателей надо разводить как кур на птицефабрике из проверенного рабоче крестьянского семени.
Ссорился чуть не ежедневно со всеми. Но жил в свое удовольствие. Нашел себя в краеведении. Но не высоком – по книгам, а в низком – по старым вещам и предметам. Собирал старые колокольчики, фотографии, монеты, шкатулки и вообще черт знает что. Как пылесос. Все свалки и помойки в соседнем старинном городке облазил, чердаки всех старых домов в окрестностях обнюхал и облизал. Со всеми бабками в округе подружился. Нашел много чего – но мало кому показывал. Очень ревностен был к находкам.
По своему косноязычию (поэт то он был слабый – даже по нашему захолустью) ничего внятного и толкового написать не мог, но зато любую вещь изнутри чувствовал – понимал как она сделана. Шел, так сказать, со стороны ремесла и технологии. Помню как то при мне он рассказывал нашему общему знакомому, местному историку, как дверь с цветными стеклами витража сто лет назад сделана была. Аж изнутри светился. Заслушаешься. Это было его… Жаль, что ничего серьезного из своих знаний в статьях не оставил. Не смог! Обожал ближний купеческий город Слободской . Много и бескорыстно жертвовал в его музей замечательных вещей. Где они сейчас интересно? С областным то музеем он рассорился вдрызг.
В общем, человек был странный, но при всем том альтруист и бессеребренник. Жил бедно и почти нищенски. Работу бросил, а стихи не кормили. Помню в начале 80 х годов издали его маленький сборник стихов, а местная доцентша из пединститута круто и по делу в своей газетной рецензии его приложила: «Писать стихи – удовлетворение, печатать – ответственность!» – заключила она. Ох какой шум «Нытик» поднял. Написал 15 жалоб: в газету, обком партии (тогда вся власть там была), ректору института, Союз писателей и еще незнамо куда. Стихи то, в прочем, и впрямь ужасные были.
После смерти его, говорят, сын весь хлам из отцовской квартиры в мусорный бак вынес и выкинул. Одних треснутых колокольчиков мешок! А что поценнее – местные антиквары задешево скупили. Не понимал сын ценности всего этого – без отца рос.
Можно тут долго и про других прозаиков и стихотворцев рассказывать. Но уж сил у меня нет. Прозаики местные, в основном, из журналистов областной газеты вышли. Так и остались газетными очеркистами. В худлитературу никто из них не прорвался. Газета – она любому художеству изначально враждебна. Потом не переучить. Понятно в местном Союзе бывали и ссоры и зависть и конфликты на пустом месте. «Охотник» как то сказал однажды: «Мы, писатели, как дети! Нам важно свое высказать и себя показать. А на остальное – наплевать!»
Помню как один из членов местного союза написал анонимку в Москву на всесильного тогда у нас Аполлона Столетова. У этого анонимщика в пишмашинке буква «р» насквозь пробивалась – не спутаешь. А в те идиллические времена анонимки спускали вниз тем, на кого жаловались для ответа. Получил Аполлон Михайлович этот листок с поклепами на него, изучил и задумался. Он человек неторопкий был. А через месяц тащит тот самый прозаик рукопись своей новой книжки, самолично отпечатанную на той самой пишмашинке. Что тут было? Эх и взвился Столетов! 10 лет анонимщик на заседания в Союз не ходил, в выездах не участвовал, водку с коллективом не пил. В Союзе правда остался. Потом как то все забылось. |