Моё сердце взволнованно забилось от неожиданных вестей. Неужели гунны и впрямь отчаялись или же прибегли к хитрой уловке?

– Если Аттила умрёт, то Илана, скорее всего, освободится, – робко предположил я.

– Нет. Он приковал её цепью к погребальному костру.

– Зачем ты мне об этом говоришь?

– Разве я пришёл бы к тебе по доброй воле и без всякой цели, римлянин? Ты стал моим заклятым врагом с нашей первой встречи. У меня была не одна возможность убить тебя вчера, но тут вмешались боги и остановили меня. Теперь я знаю почему. Только ты способен её спасти.

– Я?

Неужели это ловушка? Неужели Скилла решил победить с помощью коварства, отомстив за все прерванные или неудачные поединки?

– Её невозможно освободить, – пояснил он. – Погребальный костёр окружают тысячи воинов. Но Аттила по прежнему готов отпустить женщину в обмен на меч.

Так вот в чём дело.

– Меч Марса.

– Он проклинает день, когда лишился его, и уверен, что с тех пор наш народ околдовала какая то злая сила. Вчера погибла половина гуннов. Мы больше не можем вас атаковать, это ясно, но мы должны отступить как сильная армия, а не как всякий сброд. Меч Аттилы вернёт душу нашему народу.

– По моему, это ты сошёл с ума! – воскликнул я. – У меня нет меча. Он у Аэция. Неужели ты думаешь, что он захочет вернуть его сейчас, когда окончательная победа почти в наших руках?

– Тогда нам нужно его украсть. Ведь ты сам украл его у Аттилы.

– Ни за что!

– Если мы этого не сделаем, Илану сожгут.

Я вглядывался во тьму, а моя голова раскалывалась от боли. Неужели я проехал столько миль и ожесточённо сражался лишь для того, чтобы увидеть, как мою любимую женщину поглотит пламя костра? И его разожгут по случаю нашей победы! Может ли судьба быть такой жестокой? Однако просьба Скиллы означала, что я должен поставить под удар несомненную победу римлян ради одной единственной женщины и отдать в руки Аттилы символ, необходимый ему для сплочения своей разбитой армии. У меня не было гарантий, что гунны отпустят Илану, даже если я принесу им меч. Они могли бы просто сжечь и её и меня, позабавившись этим зрелищем. Возможно, Скилла и решил убить меня таким образом – заманив в свой лагерь и пообещав обменять Илану на меч.

Или же он и правда любил её столь сильно, что это безумие имело для него какой то смысл. И он подумал, что оно будет иметь смысл и для меня.

Я сосредоточился и принялся размышлять.

– Если мы её спасём, то кому из нас она достанется?

– Пусть выберет сама Илана.

Конечно, он должен был мне это сказать, ибо я не сомневался, что она предпочтёт меня. Ведь она была римлянкой. Но что я, в сущности, знал? Весть о том, что она жива, передал мне он, Скилла, а не кто либо ещё. Но стоило ли ему верить? Она могла умереть в Хунугури. Могла стать женой Аттилы или даже выйти замуж за Скиллу! Он был готов сказать мне что угодно, лишь бы вернуть меч. Однако, поглядев на него, на человека, слишком хорошо известного мне по многим сражениям и поединкам, я понял, что Скилла говорил правду. Точнее, я не понял, а почуял это нутром. На войне у нас появляются странные друзья.

Если я ничего не сделаю, она умрёт. А если соглашусь с планом Скиллы, то, вполне вероятно, погибну вместе с Иланой. Но поскольку иных вариантов не существовало, мне нужно было выбирать. А вдруг они всё таки имелись? В моем сознании стал созревать отчаянный план.

– Я даже не знаю, где сейчас находится меч, – ответил я, словно продолжая размышлять. Вдруг он послужит совсем иной цели и деморализует, а вовсе не укрепит силы?

– Любой дурак знает, где он. Мы видели, как поднял его Аэций. Там, где спит ваш генерал, и лежит железный меч.