– Но это безумие.

– Безумие в том, что люди одержимы куском железа, – возразил Скилла. – Нам с тобой известно, что никакой магической силы в нём нет и это лишь суеверие. Ржавое старье не изменит ни случившегося здесь, ни того, что произойдёт завтра утром. Мой народ не сможет завоевать Запад – вас чересчур много. Но меч спасёт Илану и спасёт моего кагана. Он спасёт мою собственную честь.

Я посмотрел на него, гадая, способен ли сработать мой план.

– Мы должны действовать сообща, Ионас. Ради неё.

* * *

Чуть поодаль, в стороне от поля битвы, там, где отдыхала римская армия, спали десятки тысяч уцелевших солдат. Они сбились в кучу, опустошённые минувшим сражением. Тысячи раненых воинов унесли с поля или оставили умирать в муках. К полю подходили всё новые полки: столь всеобщим стало желание жителей Галлии оказать сопротивление врагу. Кровавая работа войны продолжалась. Появившиеся подразделения пробирались вперёд через груды мертвецов, а затем складывали их, как дрова в поленнице. Они везли воду и припасы, катапульты и баллистические снаряды и были готовы в любой момент вступить в бой. Других отправили собирать использованные снаряды и неповреждённые стрелы. Я немного помедлил и разговорился с плотником, чинившим катапульту, и купил у него инструмент, за который он запросил цену, в восемь раз превышающую его реальную стоимость.

Факелы освещали путь к палаткам, расставленным рядом с шатром Аэция. Я расстался со Скиллой, приказав ему неподвижно лежать вплоть до моего возвращения. В этом случае его примут за один из многих тысяч гуннских трупов и не обнаружат обмана, а я в это время либо уговорю Аэция отдать меч, либо наш план сорвётся. Как бы то ни было, проснувшиеся солдаты римской армии не должны увидеть меня идущим рядом со Скиллой. Итак, я отправился один, понимая, что мой генерал отнесётся ко мне как к сумасшедшему или лунатику. Но разве не я добыл для него это оружие? Мог ли я тайком унести меч Марса? И чем эта игра хуже кровавой бойни, что вот вот должна возобновиться?

Если Аэций и нуждался в напоминании о том, кем он был и что, в сущности, делал, то таким напоминанием были ночные звуки. В окрестностях шатра до меня со всех сторон доносились стоны и крики раненых. Лёгкие деревянные столы поставили на расстоянии полёта камня друг от друга и на них ампутировали конечности и зашивали раны тем несчастным, кто был тяжело ранен, но при этом остался в живых. Это был настоящий дьявольский хор, невзирая на хвалёное мастерство римских хирургов. Эту часть нашей армии окружили рвами и деревянными заборами, и я встревожился, подумав, не остановят ли меня перед входом. Тогда моё опасное приключение закончится, так и не начавшись. Но нет, Ионас из Константинополя был хорошо известным помощником генерала, его лазутчиком, послом и советником. С невозмутимым лицом я миновал отсалютовавших мне стражников и двинулся к месту, где хранился меч, прислушиваясь к стонам умирающих. «Кто из нас ближе к могиле? – задал я себе вопрос. – Скорее всего, я».

– А мы то думали, что вы бесследно исчезли, – заметил центурион, проявив ненужную проницательность.

Когда я подошёл к палаткам, я увидал множество вестготских и франкских стражников, а также огромное количество ламп, зажжённых в одной из палаток. Вокруг слышался глухой шёпот. Короли и генералы не ложились спать или уже проснулись и, очевидно, обсуждали, что они станут делать, когда взойдёт солнце. Аэций, без сомнения, был вместе с ними, но мне требовалось поговорить с ним наедине.

Где же он оставил старый меч? Нет, не на столе заседаний военного совета как символ своей удачи. Скорее всего, он дипломатично отложил его в сторону и решил уделить внимание гордым королям, ставшим его союзниками. Ведь это была не только его, но во многом и их победа.