Гунны толпились вокруг нас, принюхиваясь, словно свора голодных псов. Один, с окровавленной повязкой, выглядел особенно знакомым, и я присмотрелся к нему. Это был Евдоксий, греческий лекарь! Так вот он где, в армии, о которой давно мечтал, и его старый, непримиримый враг Аэций мог уничтожить его в любой момент. Он тоже узнал меня и скорчил гримасу, не скрывая своего отвращения.
Не только одна Илана, но и ещё несколько прекрасно одетых женщин, прикованных лёгкими цепями к погребальному костру, проснулись и проводили нас испуганными взглядами. Аттила с его жаждой завоеваний привёл свой народ к катастрофе, и если ему суждено умереть, он заберёт с собой самых близких людей.
Илана с изумлением глядела на меня и Скиллу. Сначала она никак не могла очнуться и стряхнуть наваждение, а затем её глаза расширились, постепенно привыкая к свету раннего утра. Наше совместное появление вызвало у неё замешательство. Да и неудивительно: мы стояли рядом, как союзники, оба были забрызганы уже засохшей кровью, и оба потемнели от грязи и копоти минувшей битвы. Она заметила меч, и её взгляд затуманился. Я знал, что она мечтала о победе римлян, о том, как они отомстят Аттиле, и готова была отдать за это жизнь.
Каган вышел из своего шатра. Вернее, вырвался оттуда, как клокочущая лава.
Если Бич Божий и спал в эту ночь, то не снимал своей боевой кольчуги и звериной шкуры, на которой виднелись пятна крови его врагов.
Его волосы были всклокочены и спутаны, жидкая бородка совсем поседела, а проницательные, глубоко посаженные глаза покраснели от усталости, и под ними обозначились тёмные круги – следы долгой бессонницы. Меня поразил его вид, и, по моему, Скилла тоже невольно вздрогнул. Казалось, Аттила постарел лет на десять со времени нашей последней встречи, и вчерашний день, по видимому, был тому причиной.
– Ты! – воскликнул он, и, признаюсь, я вздрогнул от страха.
Уж слишком часто мне случалось видеть его в приступе ярости. Однако теперь он выглядел так, будто потрясение минувшей битвы сбросило его в пропасть безумия. Ещё никогда столько гуннов не погибало за один день. Да и Аттила никогда не отступал с поля боя без уверенности в будущей победе. А сейчас он съёжился, спрятавшись за повозками, и ждал, когда Аэций полностью разгромит его. До этой минуты я не сознавал, что римляне одержали убедительную победу. Боевой дух кагана был подорван.
Я поднял меч и показал ему.
– Я пришёл сюда от Аэция, каган.
Он с подозрением посмотрел на меня, и удивление мгновенно уступило место врождённой хитрости.
– Он хочет начать переговоры?
– Нет, это я хочу договориться.
Я указал на Илану.
– Эта женщина не виновата в том, что случилось в Хунугури. Я выкрал её из ваших владений, взял ваш меч и разжёг огонь. Её единственный грех в том, что я её похитил. И я пришёл предложить коносс. Я возвращаю вам меч и взамен её жизни готов пожертвовать своей. Убейте меня, но отпустите женщину.
Глаза Аттилы сузились. Он повернулся к Скилле.
– А какова твоя роль во всём этом?
– Я поклялся, что верну меч. И сделал это.
– И ты по прежнему хочешь получить то, что я тебе обещал? – проворчал король.
Скилла кивнул.
– Да. Илана пойдёт со мной.
– Ионас! Это же бес... – воскликнула она.
Я вмешался в спор.
– Я пришёл сюда безоружным, чтобы спасти свою любимую женщину. И готов расплатиться за неё своей жизнью. Это скромная цена. Отдайте её Скилле и благословите их мечом Марса.
Он оглядел нас всех по очереди. Наше трио вот вот должно было превратиться в дуэт.
– И тебе так важен этот драух? – Это было гуннское наименование женских гениталий.
Я чуть не поперхнулся.
– Лучше сожгите меня на костре.
Аттила по прежнему колебался. |