– Мы могли бы оставить все дары в Константинополе, – кротко заметил Максимин.

– Нет нет, – пробормотал гунн. – Мы приноровимся к вам, римлянам, а я успею выспаться в дороге.

Стояла поздняя весна с жаркими полуднями и прохладными утрами, леса и луга Фракии зазеленели, а цветы распустились. Здесь, поблизости от Константинополя, люди вернулись на свои крестьянские угодья после очередного военного набега, и во всей обстановке чувствовалось некое подобие нормальной жизни. На равнинах пасли скот, запряжённые быки тащили плуги. Колосья с созревающими зёрнами уже высоко поднялись, и мы постоянно пробирались между отарами овец или гогочущими гусями. Однако когда мы отъехали чуть дальше на северо запад, Максимин предупредил меня, что вскоре мы увидим тяжкие последствия гуннских набегов и грабежей.

– Край становится совсем диким. В долинах появились медведи и волки, которых здесь не видели даже старики. Ходят слухи и о других странностях. Да, мы живём в зловещие времена.

– Я бы хотел посмотреть на дикого медведя.

До сих пор мне встречались лишь медведи на цепи, выставляемые на аренах.

– А я бы хотел увидеть мирные провинции с вернувшимися на свои поля крестьянами.

Прежде я путешествовал только морем и лишь однажды добрался на судне до Афин, поэтому наша экспедиция подарила мне абсолютно новые впечатления. Я не привык спать в палатке, зависеть от переменчивой погоды и целыми днями скакать на своей кобыле. На первых порах мои бёдра и ягодицы горели как в огне. Я стоически пытался утаить боль от жёсткого седла, но никого не смог обмануть. Однако все эти неудобства не мешали мне чувствовать редкую свободу, ведь большую часть жизни я подчинялся строгому расписанию, да и моё будущее тоже было спланировано. Сейчас же передо мной открывались новые горизонты.

Когда стены Константинополя остались далеко позади, я начал приглядываться к постоянно задевавшему меня молодому гунну. Скилла и его конь были настоящим кентавром, то есть единым целым. Он скакал на выхолощенном низкорослом жеребце, а его седло было сделано из кожи и дерева. Как и у всех гуннов, лук Скиллы представлял собой загадочное сооружение из дерева, жил и костей. Небольшой, изогнутый на концах, он и впрямь выглядел устрашающе, когда воин туго натягивал его тетиву. Из за своей формы эти так называемые согнутые луки обладали дополнительной мощью, а их размер позволял гуннам выпускать стрелы, даже когда лошадь неслась галопом. Более того, все стрелы точно попадали в цель. Они могли пролететь триста шагов и без труда убить со ста пятидесяти. Лук крепился к чехлу у седла, справа от наездника, рядом с хлыстом, которым тот подстёгивал своего коня. Слева висел меч в ножнах, так что гунн в случае необходимости мог легко выхватить его правой рукой. Колчан с двадцатью стрелами находился у Скиллы на спине, а к седлу был приторочен аркан. Варвары использовали его для ловли скота на пастбищах или же для того, чтобы обездвижить противника, собираясь взять его в рабство. В отличие от Эдеко с его кольчугой, снятой с врага или украденной во время очередного грабежа, Скилла носил лёгкую азиатскую кирасу из костяных пластин, срезанных с копыт мёртвых лошадей и выложенных наподобие рыбьих чешуек. На вид она казалась почти невесомой, и в ней было гораздо прохладнее, чем в римской кольчуге или нагруднике. Кирасу дополняли мягкие кожаные сапоги поверх гетр в обтяжку, а по вечерам, когда мы разбивали лагерь, он всегда надевал высокий шерстяной колпак, в то время как днём Скилла часто ходил с непокрытой головой, завязывая свои длинные чёрные волосы, словно конский хвост. Его гладко выбритое лицо ещё не было покрыто ритуальными шрамами, как у Эдеко. В сущности, он, с его высокими скулами и чёрными блестящими глазами, напоминавшими речные камни, мог считаться по гуннским меркам красивым и благородным. Хотя у гуннов не было каких либо типичных национальных костюмов, я бы назвал его одежду характерно гуннской.