Я не могу просто взять и прикончить Абакомо, как эту стигийскую вшу, — он указал вдоль дороги, туда, где смерть настигла Тахема. — Нергал, когда продерет глаза, не простит вульгарной расправы над его одаренным приверженцем. Другое дело, если обнаглевшему петушку свернет шею рука смертного. В этом случае моя честь и репутация останутся незапятнанными, и Нергал не посмеет дать волю гневу, а если и посмеет, за меня вступятся другие боги. И за тебя, да-да, Конан, не криви рот, мы тебя в обиду не дадим. Спасти землю от агадейского нашествия — дело нешуточное, самый настоящий подвиг, и на вашем свете, клянусь, тебе воздастся по заслугам.
К Конану подъехали Сонго и Юйсары. Бросив опасливый взгляд на призрака, молодой когирец сказал командиру:
— Мы принесли с поля боя наших ребят. На них живого места нет, рана на ране. Рубились, пока не побежали вендийцы, а потом кто где стоял, там и умер.
— Я отпустил моих верных слуг на серые равнины, — пояснил призрак. — В них больше нет нужды. Но если хочешь, Конан, я тебе скажу заклинание, и ты сможешь в любой момент позвать их на подмогу. Они вселятся в твоих воинов, и даже агадейцы не устоят под их натиском.
Конан наклонился и сплюнул в истоптанную копытами пыль.
— А может, ты сначала спросишь у верных слуг, по душе ли им это занятие? Ты сам говорил: из целой армии на твой зов откликнулась дюжина. Видно, остальные не пришли в восторг, когда ты предложил тряхнуть стариной. — Окинув старца, точно кусок смердящей падали, брезгливым взглядом, Конан сказал: — Ступай восвояси, мертвец. А я пойду своей дорогой. Если она приведет меня в Агадею, значит, на то воля Крома. Не вздумай встать на моем пути, иначе тебя не спасут ни верные слуги, ни цепные псы, ни красотки из твоего мира. — Он повернулся к отряду и прокричал: — В походную колонну! Идем в Собутан.
* * *
«Вот и все, — ликовал в душе Тарк, разглядывая лагерь Конана с высокой сторожевой башни, что венчала изъеденный ветрами холм. — Вот тебе и конец, землячок. Вряд ли ты доживешь до рассвета, но ежели доживешь, завтра будешь орать у пыточного столба, а я по старому киммерийскому обычаю спою тебе погребальную песнь. Завтра, — крупные зубы сверкнули в злорадной ухмылке, — мы поквитаемся за все».
— Байрам, — повернулся он к коренастого сотнику, — иди вниз, командуй. Всем, кто не в карауле, — спать. Со вторыми петухами — подъем и построение. Пора кончать, — он указал подбородком на неприятельский лагерь, — с этими баловнями судьбы.
Байрам скептически качнул головой и поджал нижнюю губу. Лагерь Конана стоял в четырех полетах стрелы от захваченной разбойниками деревни, и с двух сторон его обжимал лес. Совсем как две недели назад, в Когире, у замка Парро. С той лишь разницей, что в тот раз Конан сидел за стенами замка, а войско Тарка стояло лагерем в небольшом отдалении от крепостных ворот. И опасалось разве что осиных укусов из леса.
— А не слишком ли рискованно, командир? — Байрам посмотрел Тарку в глаза, но тот промолчал, решив выслушать доводы сотника. — Людей у нас не маловато ли?
— Маловато? Без малого три сотни. А у него от силы восемьдесят.
— Так ведь у него не намного больше было, — возразил Байрам, — когда он вендийцев расколошматил.
Разъезд из сотни Нулана побывал на поле сражения, где тучи ворон пировали на останках кшатриев, а потом целый день издали следил за отрядом Конана. Вечером Конан подошел к лесной деревне, был обстрелян и отступил на безопасное, как ему мнилось, расстояние, чтобы разбить лагерь. Разведчики Нулана пробрались в деревню по звериной тропке и рассказали Тарку обо всем, что видели. |