— А раз готово, — произнес Абакомо, внутренне содрогаясь от волнения, — чего же мы ждем?

Ибн-Мухур повернулся к Кефу и Магруху и картинно воздел руки — подал верховным жрецам знак начинать. Те направились к своей пастве: худощавый седой инаннит — к шеренгам священников в желто-коричневых мантиях, низенький плешивый эрешит — к строгим зеленым рядам. Абакомо взобрался по лестнице на подий и встал спиной к трону, а лицом — к суровым горногвардейцам.

— Верные сыны Агадеи! — воззвал он к собравшимся на площади. — Храбрые защитники отечества и смиренные радетели веры! Возлюбленные подданные мои!

Шеренги отозвались гулким благоговейным вздохом. В благодатной долине меж трех горных кряжей молодой властелин снискал всеобщее обожание. Как и его отец, и дед, и другие венценосные предки.

— Все вы знаете, зачем мы здесь собрались. Наш маленький гордый народ — в кольце врагов. За нашими горными хребтами, — император повел руками кругом, — полыхают войны. Владыки соседних государств, все как один, желают нам смерти.

Снова дружный вздох, на сей раз с оттенком возмущения.

— Скажите, дети мои, — Абакомо прижал ладони к груди, — разве мы этого заслуживаем?

— Не-ет! — шумно выдохнули шеренги.

— Разве мы желаем или желали кому-нибудь зла?

— Не-е-ет!

— Да! Вот именно! Мы желаем всем только блага! Десятки лет мы трудимся не покладая рук, мечтая лишь о том, чтобы принести мир, любовь и достаток в раздираемые хаосом страны. Не покидая этой крошечной долины, — он снова показал кругом, — мы прошли огромный путь и сегодня как никогда близки к успеху. Во славу нашего грозного и справедливого божества, великого Нергала, мы готовы пересечь кряжи и пройти через все королевства победным маршем, и возвести на престол мира царя и царицу, которые устроят всех! Имена им — Порядок и Мудрость!

Священники и солдаты зачарованно внимали. Император выпрямил руки, указывая на землю.

— Но там, — он почтительно понизил голос, — в обители милосердных богов, не всем, оказывается, по нраву наши благочестивые устремления.

Он сделал паузу. Окинул шеренги испытующим взглядом. Решимость, застывшая на лицах. Преданность, окаменевшая во взорах. О таких подданных другие властелины могут только мечтать.

Он невесело улыбнулся и с горечью пояснил:

— Анунна, коего мы почитаем, как святого. Увы, годы загробных испытаний помрачили разум достойного Ну-Ги. Он нарушил обет невозвращения, недеяния… Он восстал из праха и строит козни. Он снова прибег к колдовству, от коего зарекался прилюдно и гласно. Он хочет нам помешать! Он стал нашим врагом!

Изумленное молчание. Потрясенный вздох. Возмущенный гул.

— Он говорит, — продолжал Абакомо громче, — что богов только раздражает наше глупое подвижничество. Что всемогущий Нергал сладко спит, и горе ничтожным смертным, кои дерзнут его разбудить. Смеясь мне в лицо, Анунна уверял, что с тех пор, как вечный сон сморил владыку Кура, в мире людей только прибавилось порядка и мудрости. Но скажите, возлюбленные мои: можем ли мы верить тому, кто с такой легкостью нарушает обеты?

— Не-ет, — проревела площадь.

— Несколько лет назад, наследуя отцовскую корону, я дал обет: пока на земле бушуют войны, пока в людских душах царят злоба и алчность, я буду идти дорогой, завещанной великими предками! И не познает моя душа покоя раньше, чем его познают все сопредельные царства! Раньше, чем все человечество возьмется за ум! Раньше, чем люди увидят в вас избавителей от хаоса, от косности, от вековой бессмыслицы!

— Люди, — назидательно произнес старческий голос за спиной Абакомо, — гораздо охотнее повесят тебя на твоей же кишке.