|
Будете чистить сортир, пока остальные завтра-кают. Нагуляете аппетит к обеду. Билл усвоил вторую солдатскую заповедь: не лезь в добровольцы. Время обучения тянулось как страшный беспросветный сон. Служба становилась все тяжелей, а усталость - все невыносимей. Казалось, такого просто не может быть - однако все происходило на самом деле. Несомненно, над программой обучения потрудилось целое ско-пище изощренных садистских умов. Головы новобранцам в целях единообразия обрили на-голо, а гениталии выкрасили оранжевым антисептиком для защиты от насекомых, селив-шихся в промежностях. Пища, теоретически питательная, была невообразимо гнусной; если по недосмотру партия мяса оказывалась относительно съедобной, ее тут же выбрасывали на помойку, а повара снимали с должности. Ночью курсантов постоянно будили учебные тре-воги газовых атак, а все время досуга они занимались своим обмундированием. Седьмой день недели считался днем отдыха, но у всех были свои взыскания, как у Билла на кухне, и выходные ничем не отличались от будней. В очередное, третье воскресенье лагерной жизни рекруты уныло дотягивали послед-ний час перед отбоем, дожидаясь, когда наконец погасят свет и можно будет залезть на бе-тонные койки. Билл протиснулся сквозь слабое силовое поле, хитроумно сконструированное с таким расчетом, чтобы мошкара свободно проникала в барак, но не могла вылететь обратно. После четырнадцатичасового наряда ноги у него подкашивались, а кожа на руках от мыльной воды сморщилась и приобрела трупный цвет. Билл бросил на пол мундир, который, задубев от пота, грязи и пыли, так и остался стоять стоймя, и вытащил из тумбочки бритву. В сортире он долго вертел головой, пытаясь выискать чистый кусочек зеркала. Все зеркала были густо заляпаны крупными буквами воодушевляющих лозунгов: "ДЕРЖИ ПАСТЬ НА ЗАМКЕ - ЧИНДЖЕРЫ НЕ ДРЕМЛЮТ", "ТВОЯ БОЛТОВНЯ - СМЕРТЬ ДЛЯ ДРУГА". Наконец Билл воткнул бритву рядом с надписью: "НЕУЖЕЛИ ТЫ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ ТВОЯ СЕСТРА СТАЛА ЖЕНОЙ ЧИНДЖЕРА?" - и посмотрел на свое отражение в центре буквы "О" в слове "ЖЕНОЙ". Обведенные черными кругами, налитые кровью глаза глядели на него из зеркала, пока он водил жужжащей бритвой под подбородком. Понадобилось какое-то время, чтобы смысл вопроса дошел до рассудка, помутившегося от измождения. - Нет у меня никакой сестры, - пробурчал он, - а если бы и была, то какого черта ей выходить замуж за ящерицу? Вопрос был чисто риторическим, но на него неожиданно последовал ответ с последнего стульчака во втором ряду: - Не надо понимать так буквально. Задача лозунга - возбудить в нас непримиримую ненависть к подлому врагу. Билла аж подбросило - он-то считал, что в нужнике никого нет, кроме него. Бритва злорадно взвизгнула и отхватила от губы кусочек мяса. - Кто тут? Какого дьявола ты прячешься! - заорал он и вдруг узнал съежившуюся в темноте маленькую фигурку рядом с бесчисленными парами сапог. - Ах это ты, Трудяга! - Злость его мгновенно улеглась, и Билл снова повернулся к зеркалу. Трудяга Бигер давно стал неотъемлемой частью отхожего места, так что его уже никто и не замечал. Это был круглолицый, постоянно улыбающийся парнишка, чьи розовые щеч-ки-яблочки никогда не теряли свежести, а улыбка была столь неуместной в лагере имени Льва Троцкого, что его хотелось прибить на месте - если вовремя не вспомнить, что парень слегка тронутый. Бигер определенно был со сдвигом, поскольку всегда горел желанием ус-лужить своим товарищам и постоянно вызывался дежурить в сортире. Мало того - он обо-жал чистить сапоги и приставал с этим ко всем однополчанам до тех пор, пока не стал еже-нощным чистильщиком сапог для всего взвода. Когда солдаты разбредались по баракам, Трудяга Бигер скрючивался на своем троне в последнем ряду стульчаков, бывших его пер-сональным владением, и окружал себя грудой сапог, которые начищал до зеркального бле-ска с неизменной улыбкой. Он торчал тут и после отбоя, работая при свете фитиля, горевшего в банке из-под сапожного крема, и вставал раньше всех, чтобы успеть закончить свою добровольную повинность. |
