— Кэти написала ему? — Он казался одновременно удовлетворенным и рассерженным. — Она не должна была это делать, не спросив меня.

— Вы бы сказали ей, чтобы она не писала?

— Конечно же. Я знал, что в этом нет смысла. Твой отец никогда бы не изменился. Кэти хотела обманывать себя до самого конца. Она хотела верить в то, чего не было.

— Может, у нее была причина верить в это?

Его жесткие темные глаза пристально смотрели на меня, изучая, как будто его затуманенному зрению не хватало ясности.

— Мне хотелось бы так думать. Но это был голос сердца матери. Она очень сильно любила свою дочь.

— Может, в любви есть мудрость.

Он ответил мне тоном, более мягким, чем говорил до того.

— Я тоже любил Доротею. И она любила меня. Мы были очень близки, твоя мать и я. Вот почему я попросил тебя сюда приехать.

Я верила ему, и все же не до конца. Эта мягкость была для него нехарактерна. Если бы он приласкал меня потому, что он любил Доротею и с теплотой думал о ее дочери, он, конечно, встретил бы меня иначе. Моя неуверенность придала мне силы, и я сказала, твердо глядя ему в глаза:

— Я не верю, что вы пригласили меня из-за любви к моей матери.

Неожиданно он опять разгневался.

— Ты обо мне ничего не знаешь!

Теперь мне было безразлично, оставит ли он меня здесь или отошлет назад. Это совсем неважно, сказала я себе. Я была страшно потрясена, и внутри меня все дрожало. Глаза жгли слезы, и я ненавидела свою собственную слабость.

— Я уже знаю, что вы — надменный и, может быть, немного жестокий человек, — сказала я ему, яростно подавив свою слабость.

Казалось, его гнев утих.

— Ты больше похожа на Кэти, чем на Доротею. У них обеих была сила духа, но Кэти приходилось бороться. Возможно, у тебя есть какие-то шансы. Я не могу предложить тебе ничего, кроме боли, говоря о прошлом, хотя, возможно, были смягчающие обстоятельства. Я постарался в это поверить.

Шансы? Мне не понравилось это слово. Как он хотел меня использовать, я не знала, но я буду стоять на страже против всего, что может нанести вред моим чувствам. Теперь, однако, настал момент выяснить как можно больше.

— Кто тот человек, в убийстве которого обвинили мою мать?

— Его имя Керк Ландерс. Он был сводным братом твоей троюродной сестры — той женщины, которая сегодня привезла тебя в Санта-Фе, Сильвии Стюарт. Они оба выросли в этом доме, потому что их взяла Кэти, когда умерли их родители.

Я попыталась это переварить, вспомнив неловкость, которую Сильвия испытывала со мной. Ей, наверное, не хотелось встречать дочь женщины, которая обвинялась в убийстве ее сводного брата.

— Какие были смягчающие обстоятельства? — спросила я.

Хуан Кордова глубоко вздохнул.

— Это долгая история. Может, оставим ее на следующий раз?

Внезапно он показался мне усталым и старым, и я вспомнила о предупреждении Клариты, чтобы я не оставалась с ним долго. Потрясающий эффект, который произвели на меня его слова о моей матери, еще был очень силен, и я не могла успокоиться, но я не должна была давить на больного человека.

— Я лучше пойду, — сказала я. — Я вас утомила.

Он протянул свою аристократическую руку с длинными пальцами и положил ее мне на плечо. Я почувствовала, какие сильные у него пальцы. Если этот человек был ослаблен болезнью, он не собирался сдаваться.

— Ты останешься со мной, пока я тебя не отпущу.

Я почувствовала в себе сопротивление против такого мужского деспотизма, но он был старым и больным, и все-таки он повелевал, и я позволила ему это, сказав только:

— Тетя Кларита предупредила меня, чтобы…

— Кларита иногда просто дура! Она сделает так, как я скажу!

Даже учитывая, что он знал ее намного лучше, чем я, я вдруг поняла, что он недооценивает свою старшую дочь.