– И вверх, и вверх, и вверх!
Летающий дом развернулся в небе и очень быстро уменьшился в размерах. И шум тоже уменьшился и с каждой долей мгновения становился все тише и тише. Длинное, тонкое и белое облако, оставляемое летающим домом, рвалось и распадалось на куски, как и любое другое облако.
– Я видел, как он спускается, – прокричал Реатур так громко, что Ламре показалось, будто он слегка оглох, как и она сама. – Я знал, что если он опустился, то когда‑нибудь обязательно поднимется, но не мог себе представить, что это будет столь впечатляюще.
– А я не видела, как он опускается, – сказала Ламра с некоторой обидой, но потом весело добавила: – Зато я слышала шум! Я вспомнила. Никто не понял, в чем дело. Мы все решили, что замок рушится.
– Я тоже так подумал, малышка, я тоже, – Реатур отвернул пару своих глазных стеблей от дневной звезды – всего, что осталось от летающего дома человеков. – Это случилось вскоре после того, как я внедрил в тебя почки.
– Да, Реатур, – подтвердила Ламра и взглянула на себя. Она по‑прежнему выглядела не совсем так, как другие самки, но рваные раны уже срослись и превратились в неровные бледные шрамы
– Мне сказали, что твои отпочковавшиеся здоровы и растут крепышами, – сказал Реатур.
– Хорошо, – сухо ответила Ламра Ее по‑прежнему мало интересовали детеныши Гораздо увлекательнее наблюдать, как ведут себя взрослые самцы: у них есть много чего перенять.
Когда хозяин владения заговорил снова, в его голосе звучала странная робость.
– У тебя не возникало желания выносить еще шесть почек?
Ламра открыла было рот, но сразу закрыла его. Она уже усвоила, что взрослые самцы, прежде чем что‑то сказать, обычно думают, а не выкладывают сразу все, что приходит на ум.
– Я не знаю, – ответила она наконец. – А ты думаешь, что сможешь уберечь меня от кончины, как это удалось человекам?
– Надеюсь, что да, – сказал Реатур. – К тому времени, когда твои почки созреют, у меня появится некоторый опыт.
– Верно. Может, к тому времени у нас и зажимов станет побольше. Что если попробовать вырезать новые из какого‑нибудь мягкого дерева?
– Новые зажимы? Я сам думал об этом. Да, рано или поздно нам придется изготавливать их самим. Почему бы тебе не взять один зажим и не показать его кому‑нибудь из резчиков по дереву?
– Мне? – встревоженно взвизгнула Ламра. – Да ведь он слушать меня не станет!
– Кого же ему еще слушать, как не единственную в мире самку, выжившую после почкования? Думаю, он даже обрадуется возможности поболтать с тобой
– Ну, ладно, я схожу к резчику, – сказала Ламра, подумав
– Вот и хорошо.
Ламра вспомнила про слова Реатура о почках. Со времени последнего – и единственного – совокупления с ним она почти не думала ни о спаривании, ни о почковании. А сейчас… Вопрос хозяина владения что‑то всколыхнул в Ламре; она вспомнила, как стремилось ее тело к близости с самцом, и подумала, что обнаружить в себе забытое некогда чувство заново совсем не сложно.
Это и в самом деле оказалось несложно. Правда, теперешнее ощущение желания было совсем другим, чем прежде, – не таким жадным и горячим, но достаточным, чтобы Ламра сказала:
– Думаю, мы сможем снова сделать ночки. Насколько я помню, это весьма приятно и весело.
Глазные стебли Реатура заколыхались.
– Да, Ламра.
– Тогда давай найдем какое‑нибудь местечко поукромнее и совокупимся, – предложила она деловито и живо.
– Сейчас? – спросил хозяин владения с непонятным испугом. |