|
Пока взрослые негромко переговаривались в атрии, гурь-ба слуг осторожно перенесла спящих детей в носилки. Мужчина, хлопотавший над юным Цезарем, показался незнакомым Юлии. Она напряглась и порывисто ухватила Аврелию за руку. – Это же Луций Децумий! – выдохнула она. – Он самый, – удивленно ответила Аврелия. – Как ты можешь, Аврелия! – Глупости, Юлия! Для меня Луций Децумий – надежная опора. Как тебе известно, мой постоялый двор нельзя назвать милым и респектабельным. Скорее, это притон воров, разбойни-ков, разного сброда. Это продолжается уже семь лет. Мне не часто доводится выбираться из до-му, но когда это происходит, Луций Децумий и двое его братьев всегда торопятся на мой зов, чтобы отнести меня домой. Между прочим, юный Цезарь спит очень чутко. Но когда им зани-мается Луций Децумий, он никогда не просыпается. – Двое его братьев? – ужаснулась Юлия. – Ты хочешь сказать, что в твоем доме есть еще люди, подобные ему? – Какое там! – презрительно бросила Аврелия. – Братьями я называю его подручных и при-хлебателей по коллегии, владеющей нашим перекрестком. – У Аврелии испортилось настрое-ние. – Сама не знаю, зачем я посещаю эти семейные сборища, даже изредка. Почему ты никак не поймешь, что я отлично управляюсь со своими делами и вовсе не нуждаюсь во всех этих причи-таниях? Юлия не вымолвила больше ни единого словечка, пока они с Гаем Марием не улеглись, предварительно отдав все распоряжения по дому, отпустив слуг, заперев наружные двери и воз-дав должное троице божеств, покровительствующих любому римскому дому: Весте – богине очага, Пенату, ведающему припасами, и Ларам, охраняющим семью. – Аврелия была сегодня несносной, – молвила она. Марий чувствовал себя усталым – теперь это случалось с ним куда чаще, нежели прежде, и вызывало у него чувство стыда. Вместо того, чтобы поступить так, как ему больше всего хоте-лось – перевернуться на левый бок и уснуть, он лежал на спине, обняв жену левой рукой, и уча-ствовал в разговоре о женщинах и домашних проблемах. – Что? – переспросил он. – Не мог бы ты забрать Гая Юлия к нам домой? Аврелия превращается в старую весталку: она такая кислая, надутая, иссушенная. Вот именно, иссушенная! Этот ребенок – слишком большая обуза для нее. – Какой ребенок? – промямлил Марий. – Ее двадцатидвухмесячный сын, юный Цезарь. О, Гай Марий, это удивительное дитя! Я знаю, что время от времени дети, подобные ему, появляются на свет, но сама не только никогда не встречалась ни с чем подобным, но и не слышала, чтобы матери хвастались такими способно-стями у своих детей. То есть все мы, матери, счастливы, если наши сыновья узнают, что такое dignitas и auctoritas, когда отцы впервые берут их, семилетних, на прогулку по форуму. А эта кроха уже знает это, хотя еще ни разу не видала своего отца! Поверь мне, муженек, юный Цезарь – воистину удивительный ребенок! Собственная речь распалила ее; к тому же ей пришла в голову еще одна мысль, от которой она и вовсе не могла лежать спокойно. – Кстати, вчера я разговаривала с женой Красса Оратора, Муцией, и она поведала, что Красс Оратор хвастается, будто сын одного его клиента – точь-в-точь юный Цезарь. – Она за-ехала Марию в бок локтем. – Да ты знаешь эту семейку, Гай Марий: ведь они из Арпина. Он не очень внимательно следил за ее рассказом, однако удар локтем дополнил впечатле-ние, уже произведенное ее беспокойным ворочаньем, и сон его был уже в достаточной степени рассеян, чтобы он спросил: – Из Арпина? Кто же это? Арпин был его родиной, там простирались земли его предков. – Марк Туллий Цицерон. Плебей, которому патронирует Красс Оратор, и сын плебея носят одно и то же имя. – К несчастью, я и впрямь знаком с этой семьей. |
