|
К треугольной инсуле примыкали фонтан и храм в честь местных Лар. Распорядителем коллегии и предводителем ее завсегдатаев был некий Луций Децумий, чистокровный римлянин, но лишь четвертого класса. Когда Аврелия занялась управлением инсулой, она обнаружила, что Луций Децумий и его приспешники собирают дань со всей округи, терроризируя окрестных лавочников. Ей удалось положить этому конец, а заодно обрести в лице Луция Децумия друга. Не имея достаточно молока, Аврелия отдавала своих детей на выкармливание другим ма-терям из инсулы, открывая тем самым утонченным крохотным патрициям двери в мир, о суще-ствовании коего они иначе не могли бы и догадываться. Результат можно было предвидеть: за-долго до поступления в школу все трое умудрились овладеть – хотя и в разной степени – греческим, еврейским, сирийским и несколькими галльскими наречиями, а также тремя степе-нями латыни: той, на которой изъяснялись их предки, той, которой пользовались низшие сосло-вия, и жаргоном, свойственным исключительно Субуре. Они собственными глазами видели, как живет римский люд, видели всевозможную пищу, которую чужеземцы находили вкусной, и поддерживали превосходные отношения с мужланами из таверны-коллегии Луция Децумия, где процветало суровое братство. Аврелия пребывала в убеждении, что все это не причинит им ни малейшего вреда. Впро-чем, она не была бунтаркой, не помышляла о реформаторстве и придерживалась правил, дей-ствующих в ее сословии. При всем этом она была привержена честному труду, отличалась лю-бопытством и не была безразлична к ближнему. Еще в юности, когда она знать не знала забот, ее вдохновлял пример матери братьев Гракхов Корнелии, которую она считала героиней и вели-чайшей женщиной в истории Рима. Теперь, в зрелом возрасте, она руководствовалась более ося-заемыми ценностями, среди которых главную роль играл кладезь здравого смысла, каким была ее собственная натура. Именно здравый смысл подсказывал ей, что болтающие на нескольких языках маленькие патриции – это вовсе не плохо. Более того, она полагала, что для них послу-жит превосходной жизненной школой общение с теми, кому было недоступно осознать то вели-чие, на которое были обречены ее дети по праву рождения. Чего Аврелия действительно опасалась, так это возвращения Гая Юлия Цезаря, мужа и от-ца; на самом же деле он никогда не был толком ни тем, ни другим. Если бы эти роли были ему знакомы, он бы, возможно, вел себя безупречно, однако этого не происходило. Будучи истинной римлянкой, Аврелия не знала и не хотела знать, прибегает ли он к услугам других женщин, что-бы удовлетворять естественные потребности, хотя, ведая, что представляет собой жизнь ее жильцов, она понимала: любовь зачастую делает женщин истеричками, а то и толкает на убий-ство из-за ревности. Аврелии это казалось необъяснимым, однако она признавала это как дан-ность. Она лишь благодарила богов за то, что они наделили ее трезвым умом и научили умению обуздывать свои чувства; ей и в голову не приходило, что и среди женщин ее сословия есть не-мало таких, которым знакомы припадки ревности и отчаяния. Нет, окончательное возвращение Цезаря чревато неприятностями. Аврелия была в этом твердо убеждена. Впрочем, она не портила себе настроение тревожными ожиданиями, а получа-ла от жизни удовольствие, не слишком тревожась ни за здоровье своих маленьких аристократов, ни за язык, на котором они щебечут. В конце концов разве не так же обстоит дело на Палатине и Карине, где женщины доверяют детей нянькам со всех концов света? Разница в том, что там ни-кто не знает, к чему это приведет; дети становятся умелыми притворщиками и склонны откры-вать душу не матерям, которых они мало знают, а совсем другим женщинам. Впрочем, маленький Юлий Цезарь был совсем особенным ребенком, при этом весьма трудным; даже неглупая Аврелия предвидела неприятности, ибо посвящала достаточно много времени раздумьям о способностях будущего сына. В гостях у Юлии она призналась ей и Элии, что он сводит ее с ума; теперь она радовалась, что проявила тогда слабость, поскольку результа-том явилось предложение Элии отдать его на воспитание учителю. |
