|
Только сперва мне самому хочется взглянуть на Цезаря-младшего, причем при обстоятельствах, которые помогли бы мне составить собственное мнение. Ты скрывала его от нас – не пойму, зачем. – Такой славный мальчуган! – прочувственно вздохнула Рутилия. – С ним одни неприятности! – Ответ матери был лишен намека на чувство. – В общем, я думаю, что всем нам настало время взглянуть на Цезаря-младшего, – заклю-чил Котта, который с возрастом располнел и оттого страдал одышкой. Однако Аврелия всплес-нула руками в таком смятении и оглядела родственников с таким волнением во взоре, что все трое в удивлении разинули рты. Они знали ее с младенчества и никогда еще не заставали в такой растерянности. – О, только не это! – вскричала она. – Нет! Как вы не понимаете? То, что вы предлагаете, как раз причинит ему огромный вред. Мой сын должен воспринимать себя совершенно обычным ребенком! Разве ему не повредит, если сразу трое взрослых станут глазеть на него и дивиться его разумным ответам? Он возомнит себя невесть кем! Рутилия раскраснелась и поджала губы. – Милая девочка, он мой внук! – выпалила она. – Да, мама, отлично знаю. Ты обязательно увидишь его и сможешь задать ему любые во-просы – но сейчас еще не время! И не толпой! Он так разумен! Другой в его возрасте и не поду-мает спрашивать – а у него уже готов ответ. Пока я бы просила дядю Публия зайти к нам без со-провождения. Котта толкнул жену локтем. – Здравая мысль, Аврелия, – проговорил он как можно приветливее. – В конце концов ему скоро исполнится два года. Аврелия может пригласить нас к нему на день рождения, Рутилия. Вот тогда и увидим собственными глазами, что это за чудо, а ребенок и не заподозрит, с какой целью мы нагрянули. Подавив досаду, Рутилия кивнула. – Как пожелаешь, Марк Аврелий. Тебя это устраивает, дочь? – Да, – угрюмо буркнула Аврелия. Публий Рутилий Руф сразу же пал жертвой обаяния юного Цезаря, все более искусно пользовавшегося своей способностью очаровывать людей, счел его замечательным ребенком и едва дождался момента, чтобы поделиться своим восторгом с его матерью. – Не припомню, когда я чувствовал такую симпатию к кому-либо, за исключением тебя, когда ты, отвергнув всех служанок, которых тебе предлагали родители, сама нашла себе Кар-диксу, – с улыбкой проговорил он. – Тогда я подумал, что ты – бесценная жемчужина. Но теперь я узнал, что моя жемчужина произвела не лучик света, а прямо-таки кусочек солнца. – Оставь в покое поэзию, дядя Публий! – отрезала озабоченная мамаша. – Я позвала тебя не за этим. Однако Публию Рутилию Руфу представлялось крайне важным довести до ее сознания свою мысль, поэтому он уселся с ней рядом на скамью во дворике-колодце, устроенном посре-дине инсулы. Местечко было чудесным, поскольку второй обитатель первого этажа, всадник Гай Матий, увлекался выращиванием цветов и достиг в этом деле совершенства. Аврелия называла свой двор-колодец «вавилонскими висячими садами», ибо с балконов на всех этажах свисали различные растения, а вьющийся виноград за долгие годы оплел весь двор, до самой крыши. Дело было летом, и сад благоухал ароматами роз, желтофиоли и фиалок; вокруг было полным-полно цветов, лепестки которых переливались всеми оттенками радуги. – Дорогая моя малышка-племянница, – заговорил Публий Рутилий Руф серьезным голосом, беря ее за руки и заглядывая в глаза, – ты должна попытаться меня понять. Рим уже не молод, хотя я не утверждаю, что он впал в старческое слабоумие. Но ты прикинь: двести сорок четыре года им правили цари, затем четыреста одиннадцать лет у нас была Республика. История Рима насчитывает уже шестьсот пятьдесят пять лет, и все это время он становился все могущественнее. Но многие ли древние роды все еще способны рождать консулов, Аврелия? Корнелии, Сервилии, Валерии, Постумии, Клавдии, Эмилии, Суплиции… Юлии не давали Риму консулов уже четыре сотни лет, хотя я думаю, что при жизни теперешнего поколения в курульном кресле все же побывает несколько Юлиев. |
