|
.. Вслед за царским поездом проследовал посольский поезд со свитой Морни, и французы были ошеломлены рекордной скоростью — до Москвы они доехали за 16 часов! В первопрестольной! для вид были забронированы два особняка — Корсакова и Рахманова; обилие свободных стенок позволило Морни развесить все картины и гобелены. Послу досаждали колокола московских церквей, звонившие с утра до ночи «с достойным сожаления соревнованием». А в день коронации Морни невольно обратил на себя всеобщее внимание тем, что остановил свой кортеж за два квартала до Успенского собора, проделав остальной путь пешком и обнажив голову, что не укрылось от взора императора Александра II: — Благодарю вас, посол! Все было бы отлично, если б не эта постная физиономия лорда Гренвиля, который выступает здесь с таким видом, будто я не вернул Англии долгов... Англичане старались помешать союзу России с Францией, и Гренвиль — под громы колоколов — заметил Морни: — У нас политику делают ради прений в парламенте, а дипломаты интригуют лишь ради насыщения архивов документами о своем остроумии... Не пойму, ради чего стараетесь вы? — Не смейтесь! — отвечал Морни британцу. — Я разглядел в России неразработанный рудник для экономической эксплуатации. Вам-то хорошо сидеть на угольных копях Ньюкастла, а французы никогда не знают, чем протопить свои камины... Прусское королевство на коронации представляли два человека, столь различных, что их неловко сопоставлять: великий ученый Александр Гумбольдт и генерал Гельмут фон Мольтке. Автор «Военных поучений» врезался в память человечества жестким профилем волевого лица, обтянутого сухим пергаментом старческой кожи, а тогда — на коронации — это был тощий и моложавый, удивительно ловкий в движениях человек, с румянцем во всю щеку, восторженный поклонник танцев, которым он и отдавался — почти самозабвенно... После мазурки царь приветствовал его: — А-а, Мольтке! Что скажете хорошего? На ломаном русском языке, клокоча звонкой гортанью, будто орел перед взлетом, Мольтке отвечал: — Не стройте крепостей — стройте железные дороги. В Берлине не считают, что Россия потерпела поражение — просто Россия не смогла выиграть победу из-за отсутствия рельсов, протянутых к черноморским портам. Увы, государь, бог Марса отвернулся от ваших воловьих упряжек... И он закружился в вальсе! Издали наблюдая за его костлявой фигурой, императрица Мария сказала Гумбольдту: — Посмотрите, как упоенно танцует ваш Мольтке. — А что ему делать? Это лучший танцор Берлина... Правда, — добавил Гумбольдт, — я слышал, Мольтке что-то еще фантазирует в генеральном штабе, но я не могу представить, чтобы человек, пылко отдающийся танцам, был способен выиграть хотя бы одну серьезную победу на полях роковых битв... Горчаков равнодушно взирал на вальсирующую публику, вскользь заметив советнику министерства — барону Жомини: — Я бы охотно променял Гумбольдта и Мольтке на одну лишь голову прусского политика... Это нужно не только Берлину, но, думаю, пошло бы на пользу и Петербургу. — Пруссия не имеет политика, — отвечал Жомини. — Точнее, она не имеет политики. Но политик уже есть... Я говорю о Бисмарке, что застрял во Франкфурте, где он каждый вечер надувается, как пузырь, дешевым вином. Потом была пышная иллюминация и обед в Грановитой палате, напомнивший застолья Ивана Грозного, когда к пирующим несли лебедей с бриллиантами, вставленными вместо потухших глаз. Коронация обошлась народу в 18000000 рублей, и, определив стоимость этой церемонии, я заканчиваю ее описание. |
