— Да, да. Я сам подпись мэра видел. Стратегическая дружба с Москвой, она, знаешь, больших денег стоит. Ну, откажем мы им сейчас в очередном транше. И что дальше? Пойдут и перекредитуются в другом банке. А где мы останемся? И обороты, и инвестиции, — всё разом потеряем.

Коломнин почувствовал шевеление поблизости: пристроившийся на соседнем шезлонге молоденький юрист филиала «На Маросейке» Павел Маковей давно уже посапывал носом, ища случая вмешаться. Наконец, решился.

— А я с Сергей Викторовичем согласен. Нельзя позволять клиенту, каким бы он раскрутым ни был, себя шантажировать. Пообещал поручительство — будь добр, отдай, — от осознания собственной дерзости на щеках его сквозь пленку загара проступили розовые кружки.

— Ты ещё откуда взялся! — возмутился Ознобихин. — Каждый шкет будет в разговоры старших вмешиваться. Вот дам щелбана!

И на полном серьезе потянулся кулаком, так что длиннющий и угловатый, будто складной школьный метр, Маковей едва успел сигануть в сторону.

Коломнин едва сдержал улыбку. К двадцатипятилетнему Маковею он относился с особой симпатией. В отличие от прочих банковских юристов Павел активно трудился по возврату кредитов и даже наработал собственную технологию взыскания задолженности с помощью судебных приставов. И по возвращении из Тайланда Коломнин планировал забрать смышленого парнишку в свое подразделение. Спасшийся от Ознобихинской лапы Маковей обхватил своей худой и цепкой, словно садовая тяпка, ладонью валявшийся на песке волейбольный мяч и потянул к воде двадцатидвухлетнюю кредитницу из филиала «Марьинский» Катеньку Целик, за которой на глазах у группы настойчиво ухаживал. Впрочем, безуспешно: занозистая Катенька до неприличия откровенно изгалялась над неказистым ухажером и оставалось поражаться долготерпению трогательно влюбленного Маковея.

— Ништяк! — Ознобихин повел плотоядным глазом по пышной Катенькиной фигуре. Примирительно подтолкнул локтем приятеля. — Вечерком отвезу тебя на эротический массаж. Может, хоть там о кредитах забудешь! А пока предлагаю рвануть на водных мотоциклах!

— Это дело! — Коломнин решительно выбросился из шезлонга и тут же заметил на себе несколько брошенных искоса женских взглядов.

Коломнин относился к тому редкому типу мужчин, что с возрастом обретают особую притягательность, будто покрытая патиной бронза. В свои сорок два года был по-прежнему подтянут, жесткие курчавые волосы намертво вцепились в голову и не уступили залысинам ни сантиметра. В мягко ироничном, с упрямо сведенными губами лице его женщинам виделась некая невысказанная печаль — знак способности глубоко переживать. И хотя служебных романов за ним замечено не было, снисходительная молва и это относила ему в плюс: мужчина, умеющий скрывать отношения, — мечта любой женщины. В то, что этих романов попросту не существовало, никто не верил. Главной уликой здесь виделась расщелина меж пенящимися передними зубами, — несомненный признак повышенной сексуальности.

«Вот тут-то они и лопухаются», — тоскливо позлорадствовал Коломнин. Отношения с супругой за последние годы зашли в такой безнадежный тупик, что даже воспоминание о ней перетряхивало Коломнина, будто при звуке ножа, скребущего по сковородке. В этом году исполнялось двадцать лет их браку. Лишь два-три из них можно было бы назвать счастливыми. Да и то скорее такими они кажутся на фоне последнего, совсем уж паскудного десятилетия. Друзей и сослуживцев домой он давно не приглашал. Последним Коломнина во время болезни навестил его заместитель Лавренцов.