|
Последним Коломнина во время болезни навестил его заместитель Лавренцов. И как раз попал под нервическое состояние супруги. «За что ж вы так друг друга-то изводите? — поразился он. — Гляди, инфаркт, он промеж вас бродит». А в самом деле, за что? Свою вину перед женой Коломнин осознавал доподлинно. Вина его была серьезна и неизгладима: не любил он ее. И понял это еще до брака. Но тут узналось о беременности. Взыграло чувство долга. Решил, что притерпится. Не притерпелось. Потому что и гордая Галина, поднесшая себя вихрастому оперу ОБХСС как подарок судьбы, быстро почувствовала, что женились на ней из жалости. И, уязвленная, не простила. В ней словно жили две женщины. Первая — мечтательная, порывистая. Вторая — вспыльчивая, беспричинно раздражительная. К сожалению, с возрастом первой становилось все меньше, второй все больше. И это стало необратимым. Одно случайное слово, неловкий жест, упавшая с вешалки шляпа, — все становилось искрой, воспламенявшей Галину Геннадьевну лютой, необъяснимой со стороны неприязнью к супругу. Да и сам он не мог, как прежде, сдерживаться и часами отмалчиваться среди потока упреков. Вот так и просуществовали они эти двадцать лет, отнимая их друг у друга. Зачем? Тоже хороший вопрос. Дети выросли. Сыну-студенту двадцать первый. Да и дочь, перейдя в восьмой класс, все чаще поглядывает на родителей с эдаким насмешливым недоумением. В последние пару лет они с женой, кажется, и вовсе перестали спать в одной постели. Возможно, за эти годы у нее были любовники. Хотя бы чтоб отомстить. Такой уж характер! А вот за мужа она не тревожилась. Легко отпускала в бесконечные поездки. И даже, как теперь, — в отпуск. Потому что изучила его лучше, чем сам он себя. И знала это его основное качество, ставшее проклятием, — постоянство. Не получались у него, как у других, легкие, дабы потешить плоть, скользящие связи. Сидело что-то внутри и — не пущало. Как любит пошутить Лавренцов, мужской член — это тот же самый кран. Если не работает, то ржавеет или хиреет. Должно быть, безнадежно захирел.
— Да брось переживать, Серега, прорвемся! — Ознобихин с размаху шлепнул его по плечу, и Коломнин, встряхнувшись, обнаружил себя застывшим у воды. Причину остолбенелости его Николай понял по-своему, решив, что тот продолжает переживать последнюю стычку. — Я тебе мудрое слово скажу, а ты послушай. То, что ты за банк болеешь, про то все знают. Но при этом нужно сохранять как бы чуть-чуть люфт. Понимаешь? — Нет. — Вот в этом твоя проблема. Потому что банк и бизнес вообще — это все-таки не совсем жизнь. Это чуть-чуть игра. Вроде как в футбол гоняем: пыхтим, толкаемся, чтоб победить. Ноги друг другу в азарте отрываем. А потом дзинь — матч закончился. Обнялись и пошли вместе пивка попить. Без обид. А ты сам сердце рвешь и других мордуешь. Можно ведь нормалек существовать: поляны для всех хватит. А можно и — лоб в лоб, — Ознобихин жестом приказал одному из тайцев подогнать к нему мотоцикл. — Ну, что, сгоняем на пари? — Запросто, — Коломнин в свою очередь оседлал соседний транспорт. — И я! И я! — послышалось сзади. Прыгая меж шезлонгов, к ним поспешала Катенька Целик. — Возьмите меня! — закричала она в нетерпении. — Катюш, так мы вроде в мяч собирались! — оттопыренная нижняя губа Маковея задрожала от очередной обиды. — Отвянь с глупостями! — отрубила Катенька. — Ладно, запрыгивай, коза, — Ознобихин предвкушающе подвинулся. — Нет! Я с Сергей Викторовичем, — не дожидаясь согласия, Катенька обхватила Коломнина за талию, прижалась, — что там тайка? — Тогда держись, — Коломнин первым крутнул ручку, так что мотоцикл едва не встал на дыбы и — рванул с места на глубину. |
