Однако Бруно отказался и от этого приглашения, сказав, что имеет на то особые причины.
Вскоре причины эти стали ясны любому более-менее проницательному человеку: Бруно и секретарь в сопровождении управляющего отправились в домик лесничего и попросили разрешения разместиться наверху, в мансарде.
– Нам здесь вполне удобно, – заверил Бруно. – Никто не мешает, и мы никому не станем мешать.
Здесь же он намеревался выслушивать и свидетельские показания.
Самого Губерта не было дома.
Старая вдова очень удивилась такому странному желанию господ и начала убеждать их занять любую комнату внизу. Но Бруно вежливо сказал, что предпочитает занять три верхние комнатки. В первой он намеревался устроить приемную для свидетелей, во второй решил поселиться сам, а третью – отдать секретарю.
Добрая старушка засуетилась, принялась убирать комнаты и устанавливать там кое-какую мебель. За короткое время все было приведено в порядок, и Бруно поселился в домике лесничего, поблагодарив управляющего за его любезность.
Фон Митнахт вернулся в замок не в духе. Несмотря на все старания, ему так и не удалось выпытать ни у Бруно, ни у секретаря, кого они подозревают в злодеянии.
Тем временем в замке, деревне и окрестностях быстро разнеслась весть о прибытии судебных властей.
Из своего убежища Бруно украдкой наблюдал за обитателями домика лесничего. От его внимания не укрылось странное беспокойство матери Губерта и его сестры. Но он решил пока не придавать этому значения и действовать без предубеждения, не принимая в расчет ни личных чувств, ни внешних впечатлений, и обращать внимание только на факты.
Прежде всего он собирался допросить Губерта – не только потому, что встретил его вблизи того места, где совершилось преступление, но, главным образом, потому, что хотел узнать, насколько Губерт осведомлен о случившемся и имеет ли какие-нибудь подозрения относительно личности преступника.
Мысль о причастности к преступлению самого Губерта асессор отогнал сразу. Он знал, что лесничий пользовался расположением и полным доверием Лили и, следовательно, не имел никакого повода совершить убийство.
Губерт вернулся домой только к вечеру. Весь день он пропадал в лесу.
Мать первым делом сообщила ему о прибытии судебного следователя из города, но для него это уже не было новостью. Когда же она прибавила, что тот поселился у них наверху, Губерт сильно вспылил.
– Здесь, у нас в доме?! Что это значит? Неужели не нашлось другого места?! – кричал он так громко, что старушка и София не на шутку испугались, что его услышит господин асессор. – Много они знают! – добавил Губерт таким тоном, будто сам знал больше других.
По всей вероятности, Бруно слышал голос лесничего, так как через минуту появился Ленц и объявил Губерту, что господин асессор просит его к себе. При этом он взял у старушки несколько свечей, за которые тотчас же и заплатил.
Губерт пошел наверх.
Он был мрачен. Со следователем говорил отрывисто и раздраженно.
– Пойдите сюда, Губерт, – сказал Бруно. – Сядьте вон там. Мне необходимо задать вам несколько вопросов. Вы, вероятно, уже знаете, что я прислан сюда в качестве судебного следователя?
– Господину асессору лучше бы не встречаться вчера вечером с молодой графиней или, по крайней мере, следовало бы проводить ее домой, – злобно отвечал Губерт. – Тогда она осталась бы жива, и не понадобилось бы следствия. Все равно никто ничего не узнает…
Сдерживая досаду на грубый тон лесничего, Бруно сухо проговорил:
– С этой минуты, Губерт, я для вас не асессор Бруно фон Вильденфельс, а судебный следователь, поэтому потрудитесь отвечать на мои вопросы. Почему вы сказали, что никто ничего не узнает?
– Что подумал, то и сказал.
– А почему так подумали?
– Каждый может думать, как ему заблагорассудится. |