Все равно зарыт в землю. Что же теперь будет? О, не волнуйся, отец, она скоро последует за тобой. Поверь мне, она заплатит за это. Мои руки убили тебя – это правда… Но она заставила меня сделать это, она была моей волей. И она – моя мать… Ха-ха-ха!.. Ты проклял меня, но пусть твое проклятие настигнет и ее. Ведь не ты, а она во всем виновата – моя мать… Но теперь все кончено!..
Когда стемнело, Леон подошел к могиле, продолжая разговаривать сам с собой, прерывая сумбурное свое бормотание жутким, лающим смехом.
Кладбищенский сторож с испугом наблюдал за ним, потом подошел и сказал:
– Я должен запереть ворота. Вам пора уходить.
Леон смотрел куда-то мимо него, продолжая сидеть на могиле.
– Вы слышите? – повторил сторож. – Вам пора уходить.
– Оставьте меня! – закричал Леон.
– Поздно уже. Вам пора домой, – терпеливо проговорил сторож, опасливо поглядывая на странного человека.
– Домой? – переспросил Леон, словно до него только что начал доходить смысл слов. – Да, правда, надо домой. Потом я снова приду сюда, – сказал он, и в голосе его прозвучала угроза.
Леон вышел за ворота. Сторож был несказанно рад расстаться со странным незнакомцем, который, перед тем как уйти, взял с могильного бугорка горсть земли и высыпал себе в карман.
С кладбища Брассар направился прямиком в замок.
Когда он пришел туда, стояла глубокая ночь. Парадный подъезд оказался запертым. Несколько мгновений Леон постоял в раздумье, затем зловещая улыбка мелькнула на его лице. Он прокрался к боковому фасаду замка, разбил стекло. Звон этот вряд ли кто мог услышать, поскольку тут никто не жил. Просунув руку внутрь, Леон отодвинул оконную задвижку, отворил окно и неслышно, как кошка, влез в него…
Графиня давно уже ушла в свои покои, в которых она запиралась, боясь Леона. Однако того уже не было дня три, и она почти перестала опасаться своего свихнувшегося сына.
Вдруг в соседних комнатах ей почудились шаги. Она только-только собралась раздеться, отходя ко сну, но теперь замерла, прислушиваясь. Во всем флигеле она сейчас была одна. Правда, на туалетном столике лежало оружие, но она в эту минуту от волнения совершенно забыла о нем.
Так и есть – кто-то шел. Вот шевельнулась ручка двери…
Графиня смотрела на нее расширенными от ужаса глазами. Кто-то пытался проникнуть к ней.
– Кто там? – едва выговорила она.
Ответа не последовало. Это могли быть либо Митнахт, либо Филибер. Но и тот и другой откликнулись бы. Тогда – Леон? Сердце графини обдало ледяным холодом.
В эту минуту дверь от мощного удара с треском распахнулась, и на пороге возник Леон.
Графиня знала о его помешательстве, но как он среди ночи попал в замок? И что ему было надо? Хотя в глубине души она понимала его намерения. Он ведь знал, что она его мать, а главное, что это она направляла его руку, поднявшуюся на родного отца.
– Ни шагу дальше, глупец! – повелительно воскликнула графиня. – Зачем ты явился среди ночи?
– Тише, тише… – таинственно прошептал Леон и, согнувшись, проскользнул к постели графини. – Я принес тебе кое-что. Я должен передать тебе поклон, – сказал он и высыпал на шелковое одеяло землю с могилы Гагена.
Графиня сразу поняла, что это значит, и внутренне содрогнулась, но внешне осталась спокойной и бесстрастной.
– Вон отсюда, Леон! – металлическим голосом сказала она.
А Леон Брассар словно проснулся.
– Ты разве не знаешь, кто отнял у меня отца? – горячо воскликнул он. – Ты! Ты во всем виновата. И ты больше всех виновата в его смерти.
– Ты несправедлив ко мне, – сказала графиня. – Не я, другой виноват.
– Другой? – удивился Леон. |