– Я хочу от всего сердца поблагодарить вас, – сказал Губерт.

– За что? – удивился американец. – Всякий порядочный человек на моем месте поступил бы точно так же. Есть ли у вас в Нью-Йорке родственники или вообще люди, которые могли бы за вами поухаживать? – спросил он.

– Нет. Я впервые в этом городе.

– Тогда вам придется довольствоваться моей помощью.

– Я бы хотел спросить вас: не могу ли я найти здесь работу лесничего или управляющего? Тогда у меня была бы возможность отблагодарить вас.

– Вы мне нравитесь, – сказал американец, – и я найду вам работу. Я получил в наследство громадное имение, и мне, действительно, нужен хороший управляющий.

Губерт облегченно вздохнул.

– Это было бы пределом моих мечтаний, – благодарно сказал он.

– Судя по произношению, вы немец, а немцы известны своей добросовестностью и умением работать, поэтому я тем более хотел бы взять вас к себе. Но пока вам необходимо вылечиться.

– Моя рана не опасна.

– Это поначалу так кажется, хотя последствия могут быть самые тяжелые, поэтому ни о какой работе не может быть и речи, пока не поправитесь. Тем более что у нас с супругой в Нью-Йорке никого нет, и мы вполне можем взять на себя заботы о вашем лечении.

– О, благодарю вас от всего сердца! – радостно воскликнул Бухгардт.

– В будущем еще успеете отблагодарить хорошей, добросовестной работой, – засмеялся американец. – А теперь – в больницу.

Губерт простился с добрым американцем и поплелся вместе с тремя тяжелоранеными, которых несли на носилках, и сопровождавшим их инспектором в больницу. Дорога оказалась неблизкой. Губерт кое-как доковылял до похожего на тюрьму дома. Внутри, правда, царили аккуратность и порядок. Помещение сияло чистотой. Внизу, в вестибюле, встречал швейцар. Многочисленные доктора, фельдшеры, больничные служащие были вежливы и отзывчивы.

Раненых, прибывших с поезда, поместили в отделение наружных болезней, – большую общую комнату в конце длинного коридора, окна которой выходили в сад. В комнате было три постели. Раненую женщину отвели в другое отделение. За всех обязался платить все тот же богатый американец.

Вскоре появился молодой доктор, осмотрел у всех раны и был очень удивлен, что главная рана Губерта огнестрельная, но расспросами заниматься не стал, а только объяснил ему, что всё не так просто, как кажется. Слова его подтвердились, когда пулю вынули: оказалось, что она задела легкое.

Несколько дней прошли спокойно, без приключений. Рана Губерта стала затягиваться. Наконец в один из дней явился инспектор больницы и стал записывать у всех раненых имена, род занятий и цель путешествия. Губерт не на шутку испугался. Кровь прилила ему в голову. Наступила его очередь. Что он должен был сказать? Документов не имелось, зато на нем висело обвинение в убийстве Лили – как проклятие.

Но тут помог случай. Когда инспектор закончил опрос очередного раненого, дверь отворилась и инспектору доложили о приезде какого-то важного лица. Инспектор сразу же объявил, что остальных он расспросит в другой раз, и поспешно ушел.

Пока опасность миновала, но надолго ли?

В мрачном отчаянии Губерт размышлял, что ему теперь предпринять. А к вечеру он решил во что бы то ни стало бежать отсюда. Правда, пробраться через переполненную больницу едва ли возможно. Губерт решил действовать по-другому.

С наступлением ночи, когда все стихло и его соседи уснули, он осторожно подошел к окну, перед которым росло большое дерево. Сад был пуст. Тихонько отворив окно, Губерт прыгнул на дерево, находившееся рядом с больничной стеной. Однако ветка, за которую он ухватился, не выдержала его тяжести, и несчастный недотепа полетел на землю.

Еще одна неудачная попытка побега из замка тяжело отразилась на самочувствии Лили.