– Не вали все на КГБ, разве святой Петр не предал Христа, когда еще третий раз не прокричал петух?

А танки шли и шли, корежа гусеницами асфальт магистральной улицы, грохот стоял неимоверный…

Наверное, у него никогда в жизни не было такого счастливого дня. Сияя, в новом твидовом пиджаке и диагоналевых брюках, на своем собственном «ягуаре» он прибыл в Хитроу встречать Лидию и девочек. Боже, сколько воды утекло с тех пор, целая вечность! Встреча была нелепой: девочки не узнали его, а он радовался и прыгал вокруг них, он старался заставить их быть нежными с ним. Лидия тоже изменилась: стала суровее и мрачнее, разговаривала она с ним холодно, и он не понимал, что произошло. Когда автомашина застревала в пробках по дороге из Хитроу, он обнимал ее и целовал в щеку, она не отстранялась, но он не чувствовал любви, и это угнетало его. С гордостью и торжеством он показывал девочкам свой особняк, а они оробели и никак не могли привыкнуть и к папе, и к новой обстановке. Вдруг он заметил, что Лидия исчезла, и, оставив детей, пошел искать ее по комнатам. Она сидела в кресле в саду с каменным лицом, он приблизился сзади, обнял ее.

– Я тебя ненавижу, – сказала она. – Оставь меня в покое.

– Что с тобою, Лидочка? Ты устала?

– Я не могу жить в России, она и сейчас осталась советской, поэтому я приехала сюда. Но я разведусь с тобой, ты нас обеспечишь, это твой долг перед нами! – она говорила медленно, не поворачивая к нему головы. – Это плата за наши страдания. Ты не представляешь, сколько мы перенесли из за тебя!

– Я не понимаю тебя… – он врал, он уже начал понимать.

– Ты – предатель, ты предал меня, ты предал своих детей. Ты представляешь, что было бы с нами, если бы не эта перестройка? Ты не смел жениться на мне, зная, что ты английский агент, ты не смел играть нашими судьбами! – она стиснула зубы, и смуглое лицо ее стало совсем худым.

– Но, Лида, я же работал ради идеи! Вспомни святого Себастиана, предавшего римского императора ради Христа! – пытался возразить он.

– Плевать мне на Себастиана, мне совершенно все равно, ради чего ты работал, – пусть это будет сам Аллах или твой Христос! Ты – предатель, я не могу жить с предателем, я не. хочу, чтобы мои девочки жили с предателем! Ты наплевал на наши жизни – и это главное!

Он побледнел и отошел от нее, из гостиной слышались оживленные детские голоса. Он двинулся в спальню, убранную цветами по случаю приезда жены, и равнодушно скользнул взглядом по портрету святого Себастиана. Вздохнул, опрокинулся на постель, уставился в потолок и закрыл глаза. И вдруг он заснул. И приснился ему большой карнавал в советском посольстве в Копенгагене: разные маски вертелись вокруг, срывали одну и надевали другую, разные маски хохотали прямо ему в лицо. Тут неистово и бешено веселились и посол, и Розанов, и Ольга, и Лариса, и Виктория, и Трохин, и  Убожко, и даже Данн под ручку с Фреем. Они кружились вокруг него, словно он был рождественской елкой, и он тоже хохотал и менял маски одну за другой, одну за другой…

Но сон кончился, продолжалась жизнь. Ельцин с подозрением относился к КГБ, постоянно его реформировал. Горский по заданию СИС занялся пропагандистской работой, выискивая в Англии и за ее границами «агентов КГБ». Работа ему нравилась, он стал известным и даже популярным шпионом. Лидия сдержала слово и развелась, обчистив Горского до нитки, отобрав у него дом и лишив права видеть дочек. Английские спецслужбы даже не пытались защитить своего агента – суд в Англии святее всех святых, посягать на его решения – больше чем преступление. Постепенно даже в Англии о Горском начали забывать, он стал больше пить, сошелся с англичанкой, не отличавшейся здоровьем, и влачил сносное существование на пенсию от СИС.

Убожко после ГКЧП ушел в отставку, чувствуя себя героем, Трохина отправили в резидентуру в благодатную Грецию, Розанов написал три романа и иногда вещал на телевидении.