– Что‑то вроде.

Это было очень странно! Арнольд лежал у нее на ладони – неподвижный комок темной глины, и хотя он чем‑то походил на птицу, но, конечно, был неживой. Это являлось очевидным фактом, как любил выражаться ее отец. Но с другой стороны, кто‑то же явно разговаривал с Маргаритой – тихий голос приятно жужжал у нее в голове.

«Наверно, снится», – подумала Маргарита.

Она подергала свою обесцвеченную прядь, затем смахнула ее со лба и нагнулась к глиняному комочку, чтобы получше его разглядеть.

– И какое же мое желание ты можешь выполнить? – спросила она наконец.

– Задумай что‑нибудь, что только захочешь, и я все выполню.

– Все, что угодно?

– Ну, в разумных пределах.

Маргарита понимающе кивнула. С этим выражением она была слишком хорошо знакома. Из‑за этих «разумных пределов» она обесцветила перекисью только одну прядь волос вместо того, чтобы выкрасить всю шевелюру в разные цвета радуги, как ее приятельница Тина, или сделать прическу под названием «ирокез» – такую, как у Шейлы. Если помыть голову, высушить волосы и не обращать внимания на обесцвеченную прядь, то у нее самая обычная короткая стрижка. Но не зря она носит в сумочке маленький тюбик геля – когда ей надо встретиться с подружками в торговом центре, волосы у нее на голове торчат в разные стороны, как пружины. Противно только каждый раз, когда возвращаешься домой, напяливать сверху шляпу, а потом тайком смывать этот гель.

Может, ей и пожелать что‑нибудь такое? Чтобы она могла разгуливать в любом виде, как ей вздумается, и никто бы на это ей не пенял. Правда, жаль расходовать чудо на такие мелочи. Наверно, надо попросить кучу денег и бриллиантов. Или чтобы можно было загадать еще сотню всяких желаний.

– А почему можно загадывать только одно желание? – спросила Маргарита.

– Потому что я так устроен,  – ответил Арнольд, – я – одно маленькое желание.

– Но джинны и волшебные рыбки всегда предлагают загадать три желания. И вообще во всех сказках всегда разговор идет о трех желаниях. Я думала, так полагается.

– Там, откуда я, не так.

– А откуда ты?

На какой‑то момент наступило молчание, а потом Арнольд тихо прошептал:

– Трудно сказать.

Маргарита даже сконфузилась. Голос, шелестящий у нее в голове, был такой грустный, и ей сделалось стыдно, что она жадничает.

– Послушай… – проговорила она. – Я вовсе не хотела ничего у тебя клянчить… ну, сам понимаешь…

– Да ладно,  – ответил Арнольд. – Просто когда надумаешь, что пожелать, скажи мне.

И у Маргариты вдруг возникло такое чувство, будто что‑то вылетело у нее из головы, будто она что‑то забыла и не может вспомнить, и тут она сообразила, что это Арнольд упорхнул куда‑то, где он был раньше, пока она не раскрыла яйцо.

Она снова завернула глиняный комочек в выцветший бархат и спрятала в яйцо. А яйцо положила под подушку и уснула.

Весь следующий день Маргарита только и думала о медном яйце, глиняной птичке и обо всех тех чудесах, которые она могла бы себе пожелать. Ей хотелось открыть яйцо сразу, как только она проснулась, но все не выдавалось подходящего момента. После завтрака пришлось идти с отцом рыбачить, потом бродить с матерью по антикварным лавкам в Перте, потом она купалась со Стивом, который жил через, два коттеджа от них и так же, как Маргарита, увлекался панк‑роком, только, наверно, по другим причинам. Яйцом Маргарите удалось заняться, лишь когда наступило время ложиться спать.

– А что будет с тобой после того, как я загадаю свое желание? – спросила она, вынув Арнольда из яйца.