– Тетушка, не хотите ли чаю? – ласково предложила я.

– Пила уже. Три раза пила. Ты мне лучше скажи, кто к тебе шастает, бесстыдница? Только мужа похоронила, чтоб на нем, кровопийце, на том свете черти воду возили, а уже за старое? В монастырь тебе надо, грехи замаливать, а ты все…

– Если она уйдет в монастырь, вам придется переехать в дом для престарелых, – ядовито сказала Софья и улыбнулась от уха до уха. – Так что подумайте, прежде чем давать дурацкие советы.

– Тебя забыли спросить. Молиться тебе надо, – вновь обратилась ко мне Сусанна, – а не с мужиками шашни крутить. Бесстыдница.

– Тетушка, какие шашни? Я весь год в посту и молитве. В эротическом смысле.

– А к кому тогда шастает? Значит, к этой голенастой.

– Вот уж нет, – возмутилась Софья. – Да с чего вы взяли?

– А с того, что слышу. Две ночи подряд по коридору шмыг‑шмыг, возле твоей двери затихнет, а через час назад – шмыг.

– Через час? Это не ко мне, – покачала головой Софья. – Я б своего до утра не отпустила.

– Слушать тебя тошно, – рыкнула Сусанна.

– Тогда с глупостями не приставайте.

– А вам не послышалось? – спросила я, нимало не сомневаясь в правоте Сусаниных слов, что‑что, а слух у старушки отменный, так же, как и взгляд. Ей бы в милиции служить розыскной собакой.

– Мне не слышится, потому как я в трезвом уме пребываю. Водку ящиками не заказываю.

– Тетушка, вам никто не говорил, что подслушивать нехорошо? – робко заметила я.

– Тебе в ноги мне поклониться надо, – возвысила она голос. – На мне весь дом держится. Если б не я, ты давно бы по миру пошла с такими‑то друзьями и советчиками.

– Давайте вернемся к тому, кто шастает по коридору, – дипломатично предложила Софья.

– Шастает, – удовлетворенно кивнула тетушка. – Две ночи подряд, либо к тебе, либо к Ларке.

У вас двери напротив, он там замирает, и более его, подлеца, не слышно.

Мы с Софьей с недоумением взглянули друг на друга. В том, что ко мне никто не «шастает», я была абсолютно уверена, но и в том, что шастают к Софье, тоже сомневалась. Прежде всего, таиться ей ни к чему, ее возлюбленный мог появиться здесь вполне официально. А если не мог? Если он по какой‑то причине вынужден хранить свою любовь в тайне?

Софья совершенно не способна иметь от меня секреты, непременно бы проболталась. Да и я заметила бы ее мучения, потому что по‑другому словесное воздержание и не назовешь.

Однако, если Сусанна говорит «шастает», тут тоже можно не сомневаться, ее качества ищейки заслуживали лучшего применения. Выходит, Софья вынуждена скрывать от меня возлюбленного, а скрывать она его может лишь в том случае, если ее интересы идут вразрез с моими. Если учесть, что у меня нет мужчины даже на примете, то… «Макс, – подумала я. – То‑то она так беспокоится о моей нравственности». Софья смотрела на меня с задумчивостью, потом вдруг поморщилась, закусила губу и отвернулась. Почему‑то я была уверена, что то же самое имя пришло в голову и ей. Интересно, почему она отвернулась: решила, что я догадалась, или подозревает, что он действительно ходит ко мне, и досадует на мою неосторожность? Надо бы все это выяснить, разумеется, когда мы избавимся от Сусанны.

– Что примолкли, вертихвостки? – точно получив сигнал к бою, возопила старушка.