И спрятал я «Архипелаг».

А через несколько дней, 29 ноября, А. Т. вышел ко мне с редакционного партсобрания в тёплом веселе, очень доброжелательный, сразу целоваться.

– Ничего, что с собрания?

– Да я ж там не председатель. Видели, что пришёл, сидел, – хватит!

Конечно, о бороде прошёлся. Тут же, самокритично:

– Когда будете знатным и богатым – не заводите шкафов-комнат… А впрочем, что делать с подаренными книгами? Шлют, шлют, наплывом, каждый с надеждой получить рецензию в «Новом мире». Я им отвечаю: «Вы знаете, как поступил в редакцию “Иван Денисович”? Через окошко регистратуры. Причём автор по забывчивости не написал своего адреса, и мне пришлось его искать через угрозыск».

Новая легенда, и не без тенденции.

В этих днях состоялись выборы в Академию Наук. По секции русского языка был в кандидатах Твардовский, но давлением сверху не дали его выбрать. Очень огорчён. Однако:

– Для честолюбия достаточно, что в газете была кандидатура.

От меня узнал, что физматики на общем голосовании прокатили и Леонова. Доволен.

Но вот и новая тревога: позавчера в Би-би-си будто бы «провокационная передача», «меняет всю картину». Что такое? Передавали цитаты из его письма к Федину – «и совершенно точно! как могло просочиться?»

Это – за десять-то месяцев!..

– Вот – как? Вы даже мне дали читать под арестом, вот тут в кабинете, без выноса!

А. Т. (добродушно довольный своею выдумкой): – Не могли ж вы переписать все семнадцать страниц!

(Верно, я только четыре тогда переписал, экстракт.)

Всё ж надеется: – Может быть, всех семнадцати у них нет?

Я: – В Самиздате – всё письмо! К нам в Рязань привезли даже не из литературных кругов, а – врачи.

– И всё – точно?

– Совершенно точно!

А. Т. изумляется неисповедимости путей, однако больше с удовольствием, чем со страхом. Теперь же он Би-би-си одобряет, и что оттуда «Раковый корпус» читают – «хорошо, пусть читают». Вздохнул, но не завистливо ничуть:

– У вас в Европе уже большая слава, чем у меня.

Я перевёл: в армии сейчас, если у кого увидят голубую книжку «Нового мира», занесенную с «гражданки», – таскают к политруку, как за подпольную литературу. Вот это – слава.

Он вдруг:

– А всё-таки шкаф красивый получился, хотя из самого дешёвого, из ясеня! Вот приедете ко мне следующий раз, торопиться не будете…

Когда это бывало, чтоб я не торопился… когда это будет?..

Денег опять мне предлагал:

– Тысячу? Две тысячи? Три тысячи?.. Раньше говорили: мой кошелёк – ваш кошелёк, теперь: моя сберкнижка – ваша сберкнижка!

Я снова отклонил. Мне бы вот – за «Раковый» 60 % получить, а не 25. Мне нужны официальные поступления по годам, на какие средства живу.

Смутился. Это – ему трудней. Это надо опять продвигать через начальство, через бухгалтерию «Известий», ещё прежде – через своего же молодого, выдержанного, осмотрительного Хитрова.

– Вот Хитров приедет, может сообразит.

(Ещё и эту последнюю выплату А. Т. устроит мне – «семь бед – один ответ», вопреки возражениям Лакшина-Кондратовича, что это может повредить журналу.)

А узнав, что я сдал на «Мосфильм» какой-то сценарий, – стал просить с хмельной настойчивостью, как запретную рюмку, – дать ему тот сценарий, и сейчас же!

Я – пошёл за ним, к портфелю, А.