|
Из лаборатории, так сказать, с переднего края современной науки в олимпийские чертоги Зевса или индийского Индры... У всех мировых религий есть общая исходная точка богодухновенная книга: Библия, Коран, буддийские тексты. Не столь уж важно, что Будда, познав истину в себе самом под деревом бодхи, избегал разговоров о Боге. Не будем вдаваться в тонкости. Важен принцип... Для христианина Иисус из Назарета - Бог в человеческом образе и сын Бога-Создателя, для мусульманина Мухаммед - пророк Аллаха, в конечном счете того же Отца-Вседержителя. Что лежит в основе? Духовный опыт таких, безусловно, выдающихся личностей, как Моисей и Мухаммед, как библейские пророки, отцы церкви, подвижники веры, святые отшельники, но это не мой непосредственный опыт. Все первоучители видели Бога, говорили с Ним, Он открыл им завесы грядущего, они читали в собственной душе, как в открытой книге. Перед нами дилемма: принять на веру чужой опыт или подвергнуть его сомнению? Я не знаю такой области познания, где бы не воспроизводилось однажды обретенное знание. Природе присуще единообразие: то, что случилось однажды, может повторяться бесчисленное множество раз. Не вижу смысла говорить о религии, если ты сам не пережил всего того, о чем говорится в священных книгах. Если Бог существует, мы должны видеть его, если Он вложил в нас бессмертную душу, мы должны ее чувствовать. Во имя Бога пролито столько крови, что впору небесам содрогнуться. Нет, уж лучше не верить. По мне, честный атеист на голову выше любого ханжи-богомольца. Не надо суетиться. В свой черед мы получим ответ на самые мучительные вопросы.
- Или не получим. - Или не получим. Но это тоже ответ. Игнатий Глебович скончался в одночасье. Уснул в кресле с книгой в руках и не проснулся. "Как праведник", - говорили старухи на похоронах. Семью - жену и трехлетнего сынишку - он потерял во время войны: в дом, где они жили, угодила немецкая бомба. Жениться вторично, пройдя через лагерь, не пожелал, целиком отдался науке. Когда же разбился брат, летчик-испытатель, Артемов взял к себе его осиротевшую дочь Алевтину. Ей было тогда четырнадцать лет. Тинка-паутинка, как ласково поддразнивал Игнат Глебович, закончила школу с серебряной медалью и поступила в Институт иностранных языков. Мечтала переводить французских поэтов, мало известных в СССР в те годы Малларме, Жамма, Фора, Превера. Ларионов впервые увидел ее в аэропорту по возвращении из экспедиции. Бросилась дяде на шею и повисла, подогнув ножки. - Позволь представить тебе моего нового сотрудника, - Артемов отдал ей церемонный поклон и, легонько подтолкнув Антона, проворчал шутливо: - А эта юная особа - моя обожаемая племянница... Ты, конечно, на машине? - А ты как думаешь, Гонт? Конечно! - Я бы предпочел взять такси, но ничего не поделаешь, поехали, Антуан, - протянул он с прононсом. Новенькая "Победа" цвета молочного шоколада показалась Антону верхом роскоши. Собственная машина была тогда редкостью, а уж девушка за рулем вообще нечто из ряда вон выходящее. По крайней мере, в глазах Ларионова, безнадежного дикаря-провинциала. Когда познакомились поближе, она взялась за его перевоспитание: - Не шо, а что, не хде, а где - звонче, звонче - ведь ты не говоришь вместо гриб - хрип? А ударение? Не чихнул, а чихнул, не позвонишь, а позвонишь. Эх ты, Галатейчик! Они решили пожениться после защиты диплома, но не выдержали. На четвертом курсе она взяла академический и ушла в декрет. На семейном совете мальчика решили назвать Александром, в честь Македонского. На раскопках Ольвии Антон совершил первое, пусть маленькое, открытие: нашел серебряную монету с изображением царя-полубога. - Достойное знамение, - согласился Артемов, но как-то вяло, вынужденно. - Вообще-то столь ответственные решения не принимаются наобум, с бухты-барахты. |
