Принесли факелы. В открытых воротах лежал молодой парень в форме драгуна. Его красивая каска с вмятиной от пули валялась рядом с телом. Я присел рядом с ним на корточки и прощупал у него пульс, он был жив. Скорее всего, моя пуля его только контузила. Ран на теле видно не было. В нескольких шагах от драгуна, уже на дороге, лежал еще одни человек, в русской крестьянской одежде.

    -  И этот живой, ваше сиятельство, - доложил один из сопровождающих графу, - его саблей посекли!

    Мы подошли к наводчику, и я присвистнул от удивления. Это был никто иной, как мой давешний «приятель» Иван. Французы видимо решили, что он их специально заманил на засаду, и ударили саблей, разрубив ключицу. Раны под одеждой видно не было, но вся грудь была к крови. Мужик пытался встать, и жалостно поднимал вверх лицо с козлиной бородкой. Факел его слепил и нас он не видел, но, услышав русскую речь, взмолился:

    -  Помогите, люди добрые, убили меня супостаты! Не дайте без покаяния погибнуть православному!

    -  Помогите ему, - приказал Ростопчин.

    -  Стойте! - вмешался я. - Этот человек предатель!

    Иван, несмотря на ранение сразу же сориентировался и закричал:

    -  Неволей заставили ироды, Господом нашим клянусь, нет ни в чем моей вины!

    -  Неужели, так ни в чем и не виноват? - спросил я. - Людей не резал, на больших дорогах не грабил?

    -  Не было такого греха, барин! Ты меня видать с кем-то спутал! Я человек маленький, мирный!

    -  Матильда Афанасьевна, - обратился я к стоящей француженке, - узнаете убийцу вашего мужа?

    Не знаю, как она, Матильда ответила не сразу, но сам душегуб меня узнал и застыл на месте. Я ожидал, что он опять начнет пугать меня господней карой, но Иван молчал, пытаясь узнать меня в стоящих перед ним людях.

    -  Да, это он, - негромко сказала Матильда.

    -  Не я, не я, оговорил меня сатана, - закричал Иван, - матушка барыня, пощади, не дай свершиться неправде! Заставь за себя век Бога молить!

    Он явно торопился. Неправда еще не начинала вершиться, все участники просто стояли, рассматривая тщедушного, жалкого душегуба. Первым молчание нарушил Ростопчин.

    -  Как же ты, братец, русский человек, православный, а такой грех на себя взял?

    -  Ваше сиятельство, - воззвал Иван к графу, невольно проговариваясь, что знает, кто стоит перед ним, - не верь черным наветам! Это человек от лукавого, он зло творит! Нет на мне грехов, не обижал я ни птички божьей, ни букашки малой!

    -  Ваше сиятельство, лошади готовы, - доложил из темноты, запыхавшийся голос одного из телохранителей, - можно ехать.

    -  Так что же с тобой, братец, делать? - задумчиво спросил Ивана Ростопчин.

    -  Помилуй, государь-батюшка, и тебе на том свете зачтется, - раболепно, пообещал мужик. - Не дай злодеям, погубить христианскую душу!

    Не знаю, что в эту минуту думал Федор Васильевич, я сам не мог определиться, как поступить с предателем и разбойником. Слишком жалким и ничтожным казался он, окровавленный, лежащий в дорожной грязи. Но я знал и то, как мастерски Иван владеет ножом, и понимал, что просто отпустить его нельзя ни в коем случае.

    -  Не знаю, даже, как с тобой поступить, - продолжил Ростопчин, но договорить не успел.

    Раненный сунул руку за пазуху, вытащил маленький двуствольный пистолет и вскинул, целясь в меня, Я был к чему-то подобному готов и отскочил в сторону, в темноту, подальше от факела.