Ариетта смотрела из окна на залитый водою сад. Хорошо, что она не пошла на похороны. Хорошо сидеть в теплой комнате, вертеть в пальцах стило и чиркать бумагу. В конце концов, какое ей дело до того, кто правит Римом? Куда больше ее занимает отзыв «ценителя», начертанный красивым почерком на первой странице ее книжки.

Гимп плескался в ванной и что-то напевал. М-да, с его голосом не поступишь в Одеон[14]. А жаль…

Дождь кончился часам к четырем. Но вода еще шумела в водостоках, еще стекала с крыш. И тучи по-прежнему нависали над Римом.

— Я должен пойти на похороны Руфина, — сказал Гимп.

Он был в темной траурной тоге из некрашеной шерсти. И где он ее только раздобыл? Заказал заранее?

«На мои деньги», — отметила про себя Ариетта.

— Костер уже потух? — спросил Гимп.

— Радио молчит с полудня.

— Проводи меня, — попросил Гимп.

— Тебе так надо идти?

— Я — гений Империи, — напомнил он. — Сегодня хоронят императора.

Они вышли на улицу. Черный пес, обливающий угол фундамента, рассерженно гавкнул и устремился к ним огромными прыжками. Почуял гения, собака…

Гимп, услышав злобный рык, предостерегающе поднял руку.

Пес послушно приник к земле, заскулил и пополз назад, царапая когтями мостовую.

— Теперь пошли скорее, — сказал Гимп и стиснул плечо Ариетты. — И будь внимательна.

Фонари уже горели. Но как-то тускло. Лиловый свет струился через силу. Почему-то отражения в лужах были гораздо ярче, желтее, злее. Когда Ариетта и Гимп проходили, отражения выскакивали из одной лужи и спешно шлепались в соседнюю, и плыли за людьми, постепенно отставая. Стихи о лужах писать просто — отражения притягательны для поэтов.

Отраженный свет луны манит, а блеск солнца… Блеск солнца…

Ариетта задумалась о свете и рифмах и не заметила ловушки. Вернее, она проскочила, а ее слепой спутник угодил в разинутую пасть двумя ногами. Гимп рванулся и чуть не упал. Ноги его по щиколотку были погружены в непроницаемую черноту. Лужа, в которую он угодил, казалась густой и… немного выпуклой.

— Мы вляпались по уши! — закричал Гимп. Ариетта невольно передернулась. Голос гения был как наждак.

— Только ты.

— Ах, вот как! Приятно слышать, что тебе повезло. Скажи на милость, зачем мне тогда проводник? Так вляпаться я могу и без твоей помощи.

Его упреки были справедливы. Но от этого ничего не менялось. Ловушка держала его мертвой хваткой. Черная лужа вокруг ног морщилась от усилия, но отпускать не собиралась.

— Я побуду здесь. Не знаю, долго ли выдержу. Но пока я с тобой, — пообещала Ариетта.

— Зачем? — Гимп поднял голову. Незрячие глаза смотрели в черное небо без звезд. Фонари столпились вокруг. В той луже, где стоял Гимп, не плавало ни одного отражения.

— Я буду читать тебе стихи, пока ОНИ не придут…

— А потом?

— Потом не знаю. Наверное, убегу. Может быть даже раньше убегу. Я еще не знаю, насколько я смелая.

— Так не пойдет.

Гимп вынул из кармана какой-то кругляк.

— Подожги. — он протянул ей зажигалку. Она не позволила себе догадаться, что это такое. Руки дрожали. Только с третьего раза синий тщедушный огонек прилепился к поросячьему хвостику, торчащему из кругляка.