— Радиация? — содрогнулся Гимп.

— Нет. Один из гениев подобрал этот свет для тебя.

— Гений слепоты? — через силу засмеялся Гимп.

— Гений смерти. Он устроил уютную спаленку.

— Получается, за дверью я ничего не увижу? А ты?

— А я вижу весь мир. — Гюн на ощупь двинулся к двери.

Ничего, скоро явится Курций и накроет всю шайку. Или не появится? Вдруг затея не удалась?! Ариетта не смогла… Жучок-чудачок, бывший гений, испугался и удрал. Самому придется выбираться. Легко сказать — выбираться. Просто так Гимпа не отпустят. Бывший гений Империи нужен Гюну. Очень. Вот только зачем? И этот свет… Надо же, какая забота!

— Неплохо бы перекусить, — заметил Гимп.

— Сейчас тебе принесут еду, — пообещал Гюк и нырнул в непроглядную черноту. Вместо него из тьмы тут же вынырнул юноша, одетый в черное. Человек, не гений. В руках он держал поднос. Нехитрая трапеза: кувшин вина, хлеб, яйца. Человек, так же как и Гюн, ничего не видел в комнате Гимпа и дорогу себе освещал фонариком. Его луч казался гению Империи черным клинком. Гимп взял кувшин в руки, подержал. Странно одновременно ощущать что-то пальцами и видеть. Как будто совершаешь что-то лишнее. Как будто мир давит на тебя слишком избыточно.

— Хорошее вино? — спросил Гимп. Мальчишка не ответил. Гимп глотнул прямо из кувшина. — Сносное. А ты, надо полагать, немой?

— Нет. — Мальчишка поставил поднос на стол.

— Тогда почему молчишь?

— С гениями лучше не разговаривать.

— Почему?

— Опасно, — нехотя отвечал парнишка.

— Это почему же опасно? — Гимп расправил плечи. Откинулся назад и глянул свысока. Преобразился. На мгновение сделался прежним — опекуном Империи, олицетворением ее власти. — Так почему же? — настаивал Гимп.

— Вдруг я что-нибудь пожелаю, а ты исполнишь…

Гимп расхохотался.

— Этой власти у нас больше нет.

— Как же! — недоверчиво пожал плечами паренек. — Вот Понтий пожелал, чтобы Элий не возвращался из Месопотамии, и Цезарь погиб.

— Это всего лишь совпадение.

— Совпадений не бывает. Сосед мне показал письмо: просил, чтобы наш дом сожгли. И через семь дней мы стали погорельцами. Теперь мать с сестрой ютятся на вилле патрона в одной комнатушке.

— Письмо? Кому?

— Неважно. Ешь. Вы, гении, и не такое человеку устроить можете.

Гимп рассмеялся через силу, хотя смеяться ему не хотелось.

— А ты тоже желаешь что-нибудь в этом роде — убить, сжечь? И боишься своих желаний?

Парнишка направил Гимпу в лицо луч фонарика, и глаза гения мгновенно залила тьма.

— Я ничего не желаю.

Луч фонарика метнулся в сторону. Зрение вернулось.

— А если пожелать кому-нибудь удачи, сбудется?

— Не пробовал.

— А ты попробуй.

— Мне некому желать такое. Мой отец погиб в Месопотамии, — юный тюремщик повернулся к гению Империи спиной.

Когда дверь отворилась, Гимп разглядел за нею опять только черноту. Гимп рванулся следом. Но прежде чем шагнуть в чернильную тьму, Гимп обернулся и широко распахнул глаза, вбирая частичку света из комнаты и пряча ее под веками. Он плотно зажмурился. И очутившись за спиной юного тюремщика, поднял веки. Но увидел не коридор, не плечи и затылок юноши, а город на фоне гор, кирпичную зубчатую стену и вспышку, которая поглотила все — и город, и стену, и горы. Гимп закричал. Ему казалось, что увиденный свет выжигает глаза, и из пустых глазниц сейчас покатятся кровавые слезы.