Камилл зажмурил глаза. Но даже сквозь веки казалось ему, что он видит черное «ярмо» и седую голову Элия, поникшую в унизительном поклоне. Ярмо было связано так, что Цезарю надо было буквально проползти под ним.

— Надо же, он ползет на коленях! — заржал работорговец. — Как тебе урок Малека?! Видишь, я кое-чему могу научить, гордый римлянин! Послушанию — во-первых, терпению — во-вторых.

Слезы сами собой брызнули из глаз Элия. Стекая, они прожигали на коже огненные дорожки.

— Плачь, римлянин, я тебе разрешаю! — засмеялся Малек. — А ты случайно не обмочился, позорник?

— Позор то, что ты творишь с людьми, Малек.

Если бы Элий не отвернулся, говоря эти слова, удар плети пришелся бы по лицу. А так плеть хлестнула по затылку и плечу. Из рассеченного уха брызнула кровь. Ноги Элия подломились, и он упал. Попытался встать. Новый удар. И тело бессильно распласталось в пыли. Все уплыло в ватное спасительно ничто. Малек, боль и жгучий стыд за собственную беспомощность.

— Он готов, — сказал Губастый.

— Так скоро. Римляне всегда куда-то спешат.

— Вижу, — раздраженно буркнул Малек. — Можете забрать своего Цезаря. — Малек пнул бесчувственное тело.

Преторианцы на руках отнесли Элия к водоему. Облили водой. Он открыл глаза и посмотрел на них недоуменно, с упреком. Зачем его вернули назад?

— Держись, Элий, — прошептал Камилл разбитыми в кровь губами. — Мы никому не расскажем, что здесь произошло. Клянусь Юпитером.

— Клянусь Юпитером Всеблагим и Величайшим, — повторил Кассий Лентул.

— «Если что во мне и может потерпеть ущерб, так только тело…"[40]— скорее выдохнул, чем сказал Элий.

Губастый подошел к ним. Лицо растеклось вширь в глумливой улыбке.

— Интересно, будут теперь остальные отдавать тебе свое вино и воду, как божеству? Запомни, римлянин, хозяин всегда сильнее раба, потому что он — хозяин. Ты не хочешь по своему обыкновению возразить? Не хочешь? Наконец-то пропала охота.

Губастый не слышал, как Неофрон прошептал:

— Мы с тобой еще встретимся, дерьмо верблюжье.

Элия постоянно томила жажда. Роксана влажной губкой отирала ему кожу, но это почти не приносило облегчения.

— Умереть, — шептал Элий, — почему я не могу умереть…

Порой сквозь пелену боли мерещился ему Тибур, свечи кипарисов, зелень лужаек, цветные узоры из левкоев и роз, статуи и изящные павильоны. И сам он себе представлялся смертельно больным Адрианом, сходящим с ума от постоянных мучительных болей во всем теле. Он молил о смерти и требовал дать ему меч. Но подданные в своем мстительном милосердии охраняли его день и ночь, отнимали режущие предметы, и так до тех пор, пока несчастный император не спятил от боли. И не превратился в чудовище. Мудрый Адриан сделался злобным безумцем и приказывал убивать, убивать, убивать…

— О всемогущие боги, — шептал Элий, — зачем вы даровали мне бессмертие?

Малек лично каждый день приходил поглядеть на драгоценного пленника. Однако дальше порога не шел. Боялся. Римляне видели его страх, плавающий липкой мутью на дне зрачков.

— Отвечаешь за него головой! — грозил Малек Лентулу. — Если он умрет, я тебя на куски разрежу, служитель Эскулапа.

— Не забудьте и себе отрезать какую-нибудь часть, — огрызался Кассий.

— Потом, — шипел Малек сквозь зубы, — сочтемся.

— Элий, что мы будем делать? — спросил Кассий, садясь на кровать рядом с Элием.