Сид был на пляже один. Он подошел к Корсону, когда тот уже готовился забраться в седло.

– Удачи, друг...

Корсон не знал, что ответить. Он не собирался произносить прощальную речь, но и не хотел уходить, не сказав ни слова. Когда он проснулся, Антонеллы рядом уже не было. Наверное, она хотела избавить его от тягостной сцены расставания.

– Спасибо, – улыбнулся он в ответ.

И почувствовав, что сказал ничтожно мало, добавил:

– Желаю вам жить здесь до конца времен.

Он облизнул пересохшие губы. Сколько осталось невысказанного, сколько вопросов надо было еще задать, но время истекало, и он спросил лишь одно:

– В тот вечер, когда я появился, вы сказали, что вам необходимо медитировать. Это только чтобы управлять десятью веками?

– Нет, – сказал Сид. – Власть не главное. Мы готовимся подчинить себе все время. Это, – он широким жестом обвел пляж, океан и небо, – лаборатория.

– Чтобы путешествовать в будущее?

– Не только. Путешествия во времени лишь одна сторона дела, причем не самая важная. Мы стараемся привыкнуть к мысли, что можно жить иначе. Мы называем это сверхжизнью. Это... как бы сказать... Это значит проживать одновременно несколько возможных жизней, может быть, даже все возможные. Существовать на нескольких линиях вероятности. Быть несколькими, оставаясь одним. Многомерным. Подумайте, что будет, если каждое разумное существо примется вводить свои собственные изменения в историю. Они будут накладываться на другие изменения, порождать взаимодействия, одни благоприятные, другие пагубные. Никто – ни одно живое существо в одиночку и в здравом уме – не способен достигнуть сверхжизни. Каждый есть возможная жизнь другого. Вы должны чертовски хорошо знать кого‑то, чтобы рискнуть повлиять на его судьбу, да и на свою тоже. Вот к чему мы готовимся – Сельма, Ана и я. Нам предстоит долгий путь... очень долгий.

– Вы станете такими, как боги Эргистаэла, – сказал Корсон.

Сид покачал головой.

– Боги тоже будут другими, Корсон, совсем другими, их изменит эволюция – нет, это не то слово, здесь не подходит ни одно из наших понятий. Они больше не будут ни людьми, ни птицами, ни ящерами, ни потомками любой из существующих рас – никем, кого вы можете себе вообразить. Они будут всем одновременно или, скорее, были всем этим. Мы ничего не знаем об Эргистаэле, точнее, знаем о нем лишь то, что можем увидеть. Не то, что нам дают увидеть, а то, что мы способны разглядеть. То есть почти ничего. Мы судим об Эргистаэле как умеем и видим там самих себя. Но боги властвуют над чем‑то, что пугает нас.

– Смерть?

– О нет. Смерть не пугает тех, кто знает о сверхжизни. Умереть однажды не страшно, если вам остается бесконечное количество параллельных существований. Но есть вещь, которую мы называем сверхсмертью. Это значит, что через изменение времени вас изгоняют в виртуальное, в сферу теоретической возможности, вычеркивают из всех вероятностных линий. Надо контролировать все креоды Вселенной, чтобы суметь избегнуть такого. Ваши собственные вероятности необходимо сочетать с вероятностями всего континуума. Тем, с Эргистаэла, это удается.

– А, – сказал Корсон, – так вот почему они боятся Того Что Вне Вселенной, вот почему окружили свои владения стеной войн...

– Не исключено, – кивнул Сид. – Я никогда там не был. Но не надо тревожиться из‑за моих слов. Возвращайтесь сюда, когда закончите.

– Вернусь, – сказал Корсон. – И надеюсь вас снова увидеть.

Сид улыбнулся какой‑то странной улыбкой.

– Не слишком надейтесь, друг Корсон. Но возвращайтесь как можно скорее. За вами сохраняется место в Совете Урии. Удачи!

– Прощайте! – крикнул Корсон.

И рванул своего гиппрона.