— Как думаешь, че теперь будет, а Мих?

— Что бы ни было, надо возвращаться в палату и укладываться. Если сейчас Савелий Иннокентьевич поднимет лагерь на уши, то нам следует быть готовым к обходу.

На том и сговорились. Мы вылезли из кустов, что стало знаком для остальных, притаившихся кто где. Все пацаны были перепутаны до чертиков. Попасть в этот лагерь ещё нужно было суметь, так что вылетать отсюда никто не хотел.

В палату возвращались так же, как и выходили — через окно. А оказавшись внутри, молча и быстро разделись и улеглись спать. Ежика, конечно, никто так и не поймал, но острых эмоций хватило и без него.

Стоило мне коснуться головой подушки, как я тут же заснул. И через несколько часов крепкого сна проснулся от звона колокольчика. Это Тома вернулась к работе после вчерашнего ЧП и будила пионеров.

— Подъем, дети, подъем!

Я потянулся в кровати, понимая, что вот теперь — действительно пронесло. Если утро такое спокойное, значит, директор не стал никого поднимать на уши. Может, хотел, чтобы его ночные похождения остались в тайне? Либо ждал утренней линейки, чтобы там устроить разбор полетов. Но это уже не так страшно, попробуй докажи, что это мы — те самые сорванцы, устроившие Савелию веселую ночку. Хотя скорее всего, директор не горел желанием выставлять напоказ некоторые детали — например, что делал после отбоя, наряженный в костюм и с букетом жасмина, а ведь это непременно выплывет. Правило «отбой для пионеров, а не для вожатых» никто, конечно, не отменял, но все же.

— Миша, доброе утро, — Тома неожиданно выросла перед моей кроватью. — Оденься на линейку понаряднее.

— Зачем? — я потер кулаками глаза, давя из приличия зевок и прогоняя остатки сна.

— Узнаешь! Так надо! — таинственно сверкнула она взглядом.

Ну надо так надо. Хотя где же мне взять что-то нарядное?

Чем хорош сейчас мой организм, так это огромным запасом энергии. Ты можешь спать всего пару часов — и на следующий день чувствовать отлично. И не только у меня так. Почти у всех подростков. Потому пионеры, заснувшие далеко за полночь, были такими же активными, как всегда. Мне и самому понадобилось пару зевков и пригоршня холодной воды в лицо, чтобы сонливость будто рукой сняло.

На зарядке я уже был бодр, и организм с радостью поглощал первую на сегодня нагрузку. В этот раз зарядку вел тренер по борьбе, который, в отличие от Томы не стал превращать её в соревнование. Мы сделали комплекс стандартных упражнений и почапали переодеваться, чтобы отправиться на линейку.

Ничего нарядного я в рюкзаке, что предсказуемо, не обнаружил, потому оделся точно так же, как в первый день. Любопытно узнать, чего задумала Тома. Вряд ли для втыка за ночной инцидент надо было бы особо наряжаться.

Но гадать долго не пришлось. Мы последовали на линейку, привычно горланя песни. Построились, выслушав уточнения по распорядку сегодняшнего дня, и Тома взяла слово.

— Поскольку Савелий Иннокентьевич неважно себя чувствует, — начала она, — я вместо нашего уважаемого директора проведу награждение выделившихся за вчерашний день детей.

Директора действительно не было на линейке, я поспешил скрестить пальцы за то, чтобы с ним ничего не случилось. Хотя ночью он уходил весьма бодренько.

— На открытии мы с вами договорились, что будем выделять ребят, которые своими делами этого заслуживают, — с воодушевлением сообщила старшая пионервожатая. Я приметил в ее руках грамоты. — И вот у нас есть первые герои!

Слушая вполуха, я оглядел площадку. Вот тренеры: Григорий Семенович дежурно серьёзен, Рома стоит смурной, Дзерон Карапетович скучающе глядит в небо. Алла Викторовна — как и всегда, в сторонке, но сегодня она какая-то блёклая, без яркой помады и без блеска во взгляде. Тома же жизнерадостно вытянула грамоту перед собой и начала зачитывать ее текст.