– Я разная. – Женщина в черном наклонилась к ней, и девушка отпрянула. Она уже почти не помнила, зачем пришла на кладбище: горло сжал смертный страх, не дающий даже кричать.

– Ну? – насмешливо спросила женщина в черном. – Чего ты хотела от меня? Говори, я слушаю тебя. И не обманывай Маму Бриджит.

– Я… ничего не хотела… я пойду домой… – пролепетала Нина, закрывая лицо руками.

– Ничего не выйдет, – тихо рассмеялась ориша. – Обернись.

Девушка послушалась… и, заскулив от страха, обхватила плечи руками. У кладбищенской стены, в синем, мертвенном свете фонаря неподвижно замерли четыре черные фигуры с капюшонами на головах. Три высокие и одна – пониже.

– Это мои дети. Ты знаешь их всех, – спокойно пояснила Мама Бриджит. – Они не позволят тебе уйти, пока ты не расскажешь мне все. Что сделала тебе малышка Тереза? Ты хотела ее смерти? Это очень серьезно. В чем она повинна?

– Она… отобрала мою роль в спектакле… Она красивее меня… Лучше играет, лучше танцует… Все наши парни только на нее смотрят! Почему, с какой стати?!

– Даже Дэн?

– Нет! Дэн – мой! Он все сделает, как я говорю! Он любит меня! Он говорил, что может убить для меня!

– Он дурак. И ты дура. Та рейка в театре могла покалечить многих людей… если бы не вмешались ориша и не спасли невинных. А Тереза все равно осталась бы невредима. – Женщина в черном тихо рассмеялась. – Да знаешь ли ты, какая защита у Терезы?! Все ориша любят ее! Даже Барон Самди, хозяин перекрестков, хранит ее от беды! Даже мои дети не позволят мне причинить ей вред! А твое колдовство могло обернуться против тебя самой. Хорошо, что мои дети не дали тебе его закончить!

Нина тихо всхлипывала от страха, стараясь не смотреть на высокую фигуру в черном. Больше всего на свете ей хотелось оказаться у себя дома, под одеялом, рядом с мамой и папой. И черт с ней, с этой стервой Аскольской… Кто же мог знать о ее защите?!

– Вынуждена тебя разочаровать, – жестко сказала тем временем Мама Бриджит. – Тереза будет играть главную роль! И останется красивее и лучше тебя. И все будут смотреть на нее и восхищаться ей. А ты – давись своей злобой! Оставайся мерзкой болотной жабой! И пока эта злость сидит в тебе – ты не будешь счастливой! Это я тебе говорю – хозяйка перекрестков, Мама Бриджит! И не смей больше тревожить богов ориша! Никогда, никогда, никогда! Иначе жизнь твоя станет черной, как моя одежда.

Отвернувшись от трясущейся Нины, черная женщина плавно повела рукой. Четыре фигуры в капюшонах молча, неслышно отошли в тень. Место под фонарем опустело, и Нина, заметив освободившийся путь, с придушенным воплем кинулась прочь. На снегу осталась смятая скатерть. Соня, наклонившись над ней, с любопытством разглядывала лежащие на ней предметы. Это были кукурузные зерна, положенные в чашку и смешанные с какой-то тягучей жидкостью, несколько яблок, курага.

– Это что? – тихо спросила подошедшая Полундра.

– Подношения Маме Бриджит, – пожала плечами Соня. – Значит, она действительно ее вызывала…

– Соня, что это было? – незнакомым голосом поинтересовался Пашка. – Я почти не слышал, что ты ей говорила… но ты бы видела ее лицо! Меня – и то мандраж прохватывал!

– А я вообще чуть дуба не врезала! – с чистой совестью созналась Полундра. – О-о, жаль, Нино Вахтанговна этого не видела! Она бы тебя на руках в свой театр принесла и на сцену поставила! Соня, тебе правда надо в театральное училище!

– Через мой труп! – мрачно сказал Пашка.