– Что там было? – спросил я.

Он отмахнулся, таинственно улыбаясь официантке, стоявшей к нам спиной в десяти шагах у самого конца стойки и размышлявшей над содержанием салфетки. Наконец, она повернулась, сверкая глазами, решительно шагнула к нам и бросила салфетку в моего адвоката.

– Что это? – взвизгнула она.

– Салфетка, – ответил мой адвокат.

На мгновение повисла нехорошая тишина, а затем ее прорвало:

– Не вешай мне лапшу на уши! Я знаю, что это значит! Ты, богом проклятый жирный ублюдок-сутенер!

Мой адвокат поднял салфетку, ознакомился с тем, что он написал, и бросил ее на стойку.

– Это кличка лошади, которая у меня когда-то была, – спокойно сказал он. – Да что на тебя нашло?

– Сукин сын! – заорала она. – Я много всякого дерьма выношу здесь, но не потерплю, черт побери, выходок испашки сутенера!

«Господи, – изумился я. – Что стряслось-то?»

Внимательно наблюдая за руками официантки и надеясь, что она не схватит ничего тяжелого или острого, я взял салфетку и прочел то, что на ней большими красными печатными буквами нацарапал этот козел: «Красотка с задней калиткой?» Вопросительный знак был подчеркнут. А официантка тем временем орала:

– Платите по счету и валите отсюда! Хотите, чтобы я полицию вызвала?

Я достал было бумажник, но мой адвокат уже поднялся, не глядя на нее, полез не в карман, а под майку… и вдруг вытащил «Гербер мини-магнум», гладкий серебристый клинок, назначение которого официантка, похоже, мгновенно поняла.

Она замерла. Ее взгляд устремился на что-то в шести футах по проходу, а рука потянулась снять с телефона трубку. Перерезав шнур, мой адвокат принес трубку к табурету и снова сел.

Официантка не шелохнулась. Я одурел от шока, не представляя, то ли бежать, то ли рассмеяться.

– Сколько стоит тот лимонный пирог? – небрежно спросил мой адвокат, словно только что забрел сюда и размышлял, что бы заказать.

– Тридцать пять центов! – выдавила официантка.

Глаза у нее чуть не выкатились от страха, но мозг, судя по всему, функционировал на моторном уровне самосохранения. Мой адвокат рассмеялся:

– Я про весь пирог целиком. Она застонала.

Адвокат положил купюру на прилавок.

– Предположим, пять долларов, – сказал он. – Идет? Все еще в столбняке, тетка кивнула и проводила взглядом

моего адвоката, который обошел стойку и достал из витрины пирог. Я приготовился уходить.

У официантки явно был шок. Вид выхваченного в ссоре ножа, очевидно, вызвал у нее дурные воспоминания. Судя по ее стеклянным глазам, тогда кому-то перерезали горло. Когда мы уходили, паралич ее еще не отпустил.

Страх и отвращение в Лас-Вегасе, Random House, 1972

ПОСЛЕДНЕЕ ТАНГО В ВЕГАСЕ: СТРАХ И ОТВРАЩЕНИЕ В ПРЕДБАННИКЕ

ЧАСТЬ I

Мухаммед Али получает свое, Леон Спинке укладывает легенду… Жаль, как бабочка, пари, как пчела… Дикие заметки жутковатого секунданта…

«Когда я уйду, бокс снова станет ничем. Фанаты с сигарами еще будут сидеть на скамьях, надвинув на глаза шляпы, но никаких больше домохозяек, маленьких людей с улицы и иностранных президентов. Все вернется к боксеру, который приходит, срывает цветочки, навещает больных, гудит в скаутские горны и говорит, что он в форме. Байка-то с бородой. Я был единственным боксером в истории, к которому люди шли с вопросами, как к сенатору».

Мухаммед Али, 1967

Жизнь была добра к Пэту Пэттерсону так долго, что он почти забыл, каково это быть кем-то, кроме пассажира задарма в первом классе на рейсе у вершины мира…

Долгий, долгий путь от промерзших улиц вокруг чикагского «Кларк энд Дивижн» до коридоров с толстыми ковровыми дорожками отеля «Парк-лейн» на Сентрал-парк-саут в Манхэттене.