Гнусный проступок Бундини прибрел ореол фальшивого стыда со смесью реального черного юмора. В конце-то концов, Чемп однажды зашвырнул свою олимпийскую золотую медаль в реку Огайо – в пику какому-то якобы расовому оскорблению в Луисвилле. И какова разница между золотой медалью и утыканным камешками поясом? Оба они символы мира «белого дьявола», к которому Али, если не Бундини, уже научился относиться с дозой точно отмеренного публичного пренебрежения. Его с Бундини объединяло – много глубже, чем крепкая дружба, – четкое понимание, какой спектакль они тут устраивают и насколько далеко можно зайти, не потеряв публику. Бундини всегда лучше остальной Семьи ощущал, куда Чемп хочет двигаться, улавливал переменчивые ветры его настроений и никогда не беспокоился о таких мелочах, как рамки и последствия. Это он оставлял прочим, вроде Конрада и Герберта. Дрю Б. всегда знал, на чьей он стороне, и Кассиус-Мухаммед тоже. Бундини – тот, кто придумал лозунг «Пари, как бабочка, жаль, как змея», и с тех самых пор стал ближе всех и к Кассиусу Клею, и к Мухаммеду Али.

А вот Пэт Пэттерсон в Семье был практически новичком. Этот двухсотфутовый сорокалетний черный коп был ветераном отдела по борьбе с проституцией, пока не нанялся личным телохранителем к Али. И, невзирая на абсолютную преданность и неуемный пыл, с какими он исполнял свои обязанности, защищая Чемпа в любое время и от любой опасности, склок или даже мелких неприятностей, за шесть лет его вынудили понять, что есть по меньшей мере несколько человек, которые приходят и уходят, когда им вздумается, преодолевая стену тотальной секьюрити, которую Пэттерсону полагалось создать вокруг Чемпа.

Двумя из них были Бундини и Конрад. Они так долго были с Чемпом, что когда-то звали босса «Кассиус» или даже «Кэш», а Пэттерсон никогда не обращался к нему иначе, чем «Мохаммед» или «Чемп». Так уж получилось, что в команду он вошел на самом ее пике, и хотя сейчас отвечал за все, от ношения денег Али (кирпич стодолларовых купюр) до защиты его жизни своим вечным хромированным револьвером, смертоубийственными кулаками и ударами ног каратиста с черным поясом и санкцией на убийство, его всегда немного удручало осознание, что капризы и зачастую извращенное чувство юмора Мухаммеда ни одному, ни даже четырем телохранителям не дадут выполнять свою работу как надо. Смены настроения Али были слишком непредсказуемы: то, накрывшись с головой пальто, в полном ступоре ежился от страха на заднем сиденье «кадиллака», а то вдруг выскакивал из остановившейся на красный свет машины на перекрестке в Бронксе и лупил мячом о стену с бандой подростков-наркоманов. Пэттерсон научился управляться с настроениями Чемпа, но знал, что в любой толпе вокруг «величайших» найдется по крайней мере несколько человек, кто относился к Али так же, как к Малькольму Икс или Мартину Лютеру Кингу.

Было время, вскоре после обращения в веру черных мусульман в середине шестидесятых, когда Али, казалось, вот-вот превратится в рупор того, что мусульмане тогда возвели в искусство расовой паранойи. Пусть кто-то считал, мол, это чересчур, мол, это излишняя наивность, но Белый Дьявол поспешил оправдать их страхи.

Да. Но это очень долгая история, и к ней мы еще вернемся. Сейчас нам важно понять, что из одного из самых подлых и постыдных испытаний, какие выпадали когда-либо на долю любого видного американца, Мухаммед Али вышел истинным мучеником той треклятой, жалкой войны во Вьетнаме, тут же превратившись в своего рода фольклорного героя во всем мире, кроме самих США.

Это случится позднее…

* * *

Катастрофа из-за Спинкса в Вегасе явилась ужасным шоком для Семьи. Она знала, что однажды это случится, декорации уже были подготовлены, документы в преддверии этого «однажды» подписаны – шестнадцатимиллионная кубышка и умопомрачительно дорогостоящий телеспектакль с заклятым врагом Али Кеном Нортоном в роли страшилы, и последний чертовский день выплат для всех.