– Никак не предполагал, что вы и в область философии вторгались.

 – О, философом он был только в проекте. Похоже, что настоящим-то философом был его профессор – к теориям относился так, как они того заслуживают. И вот я получаю от профессора то, чего напрасно ждала от его ученика. Глядя на жизнь философски, я познала и чистую любовь, и физическое наслаждение, но черпала я свое счастье из двух разных источников. И что в этом особенного, если смотреть на вещи философски?

 – Разумеется, ничего особенного,– – спешу ее успокоить.

 – А потом – вечная история. Богатый муж, но неважный любовник; хороший любовник, но гол как сокол, этого приходилось не только согревать, но и одевать. Одни сулят тебе роскошные виллы и отпугивают скучными разговорами. А более интересные типы живут на грязных чердаках. В жизни всегда так: она предлагает тебе плод, он и зрелый и вкусный, однако немного подгнивший. Имеет ли смысл выбрасывать его и сидеть с пересохшим ртом? Не лучше ли удалить гнилое место, а остальное съесть?

 Слова «пересохший рот» звучат как намек – бокал Дороти пуст, и я спешу плеснуть ей белого рейнского вина.

 – Вот и получается: воспользуешься той малостью, которую тебе предлагает жизнь, а какой-то тип вроде Сеймура винит тебя во всех смертных грехах,– – продолжает философствовать дама в розовом.

 – Вы смотрите на вещи вполне реально.

 – Я рада, что вы разделяете мои взгляды,– – отвечает Дороти, истолковав мои слова исключительно в свою пользу.– – Мы с вами не станем много мнить о себе и не будем требовать для себя особого меню. Пока такой человек, как Сеймур…

 Она останавливается на полуслове, потому что кельнер приносит кофе и коньяк в очень маленьких рюмочках – только для вкуса.

 – Говорят, будто очень горячий кофе быстро старит… – замечает дама в розовом, посматривая на чашку, от которой поднимается пар.

 – Все приятное понемногу старит. Но, надеюсь, вас это еще не должно тревожить.

 – Тревожит, и еще как,– – задумчиво отвечает Дороти и протягивает красивую белую руку к фарфоровой чашке.– – Будь что будет! Кофе или пьют горячим, или вообще не пьют.

 Дороти отпивает несколько небольших глотков и снова возвращается к прерванной теме:

 – Сеймур может воображать себя важным сеньором и пренебрегать крохами, потому что он ни в чем не нуждается. Но кто ему дал право судить других? Как видите, Майкл, я сама ничего не скрываю, что касается моей личной жизни, я перед вами как на духу, искренность – моя ахиллесова пята, но терпеть не могу, когда другие роются в моем белье, чтобы потом плести всякие небылицы. Можно подумать, что я только тем и занимаюсь, что перемываю косточки Уильяму и его мужественной секретарше.

 – Он просто ревнует вас,– – снова вставляю я.

 – Не верю. Он давно перестал меня ревновать.

 – Давно?

 – Ну да. В сущности, Сеймур и есть тот бывший студент-болтун… моя первая любовь…

 Идея поехать в порт принадлежит Дороти, потому что такого рода идеи всегда выдвигает она.

 Происходит это по окончании послеобеденного заседания, когда незаметно для себя я снова оказался в знакомой компании. Хиггинс и Берри почти в один голос протестуют: порт, особенно при таком ужасном ветре, их абсолютно не привлекает. Сеймур, по своему обыкновению, лишь пожимает плечами, а Грейс, как всегда, не говорит ни да ни нет.