Еще на перроне Михаил заметил среди японцев молодую пару европейской внешности. Теперь они ехали в соседнем ряду кресел, чуть впереди и наискосок от них. Пока художник рисовал, до него то и дело доносился веселый смех девушки и низкий хрипловатый голос парня. Между собой они общались на английском языке, из их непринужденного разговора Михаил понял, что молодые люди недавно познакомились. Они рассказывали друг другу, кто, где живет и работает в Сендае. Оказалось что и он, и она преподаватели английского языка. Парень обучает детей в школе, а девушка в детском саду.
«И здесь лингвисты»
Потирая небритый подбородок, Михаил в задумчивости рассматривал законченный эскиз. Как всегда, ему казалось, чего то не хватает. Он, как и многие творческие люди, всегда самокритично относился к своему детищу и очень часто оставался недоволен результатом, а известная фраза: «Главное, чтобы автору нравилось» была не про него. Он часто вспоминал друга их семьи – известного художника. Тот знал об увлечении парня, но никогда не видел его рисунков. А потом, однажды приехал к ним в гост, попросил Михаила показать свои шедевры.
«Лев Григорьевич, да там нечего смотреть, – смутился парень и стал всячески отпираться, – я не знаю, понравятся они вам или нет».
Молодой художник почему то стеснялся своих работ, хотя в душе и понимал, что это неправильно. Разве можно стесняться того, что сделано своими руками.
– Ты знаешь, я когда пишу свои картины, меньше всего думаю о том, понравятся они моему зрителю или нет. Скажу больше, я плевать хотел на их мнение. Главное, что мне нравится то, что я делаю, а значит я делаю это от души, – ответил знаменитый художник.
Тогда, после просмотра рисунков, Лев Григорьевич не стал рассыпаться в комплиментах, он лишь удовлетворенно покачал головой, поджав губы и сказал: – Продолжай в том же духе. У тебя неплохо получается.
Хорошо, что тот разговор состоялся без участия родителей. Если бы они услышали слова друга, они бы съели его живьем. Старики спали и видели, чтобы сын бросил свое увлечение, которое, как выражался отец, никуда его не приведет и только отнимает время.
– Круто нарисовал, – Тони заглянул в блокнот.
– Ты так считаешь? – бросив на него взгляд, спросил Михаил.
– Конечно, – тот вздернул плечами, – Юми клево получилась. У меня сразу перед глазами всплыл тот момент, когда я первый раз увидел ее в бильярдном клубе.
Поезд внезапно так резко дернулся, что засвистел металл. Состав начал экстренно тормозить. От неожиданности Михаил уронил карандаш на пол. Представив, что грифель может сломаться, он чуть не взвыл от досады. Нож то канцелярский он с собой не взял. Мобильный телефон Тони, что лежал рядом с ним на сиденье, улетел под впереди стоящее кресло.
– Черт, – выругался он, – неужели какой то идиот сорвал стоп кран.
Толчок оказался такой силы, что только благодаря столу парни удержались на своих местах, а вот упаковки из под бутербродов и бутылки с недопитым соком грохнулись на пол. Хорошо, что крышки были закрыты. Тони встал со своего места, собираясь поднять мобильник, но сила торможения состава оказалась настолько велика, что фотограф рухнул назад. То же самое хотели сделать пассажиры, чьи сумки попадали с верхних полок в проход. Михаил наклонился, придерживаясь одной рукой за стол и с трудом отыскал карандаш.
– Блин, я так и знал, – разочарованно воскликнул он и с тоской посмотрел на тупой конец грифеля, – чем же я теперь буду рисовать.
Художник закрыл его колпачком, который по счастливой случайности остался на столе только лишь потому, что докатился до края и уперся в бортик, спасший его отпадения, и сунул карандаш во внутренний карман куртки.
– Русский, не расстраивайся, – успокоил его друг, – ты же не на необитаемый остров едешь. |