– Надо тебя накормить, – сказала Радимира, поднимаясь. И окликнула одну из кошек-воительниц: – Эй, Дрёма! Поди-ка сюда, поручение для тебя есть.

Она велела принести чего-нибудь съестного, да побыстрее:

– А то у нас тут госпожа целительница в голодные обмороки падает!

Пока дружинница исполняла приказ, Радимира присела рядом, не сводя с Рамут этого вгоняющего в смущение взгляда. Откуда взялось это светлое, молодое волнение, отчего так легко стало на душе, будто за спиной выросли сильные и широкие крылья? Что за ерунда творилась с сердцем навьи? Оно то принималось стучать, как сумасшедшее, то вдруг замирало в предобморочном холоде...

– Откуда же ты взялась, синеокая такая? – задумчиво проговорила Радимира, и её ресницы дрогнули, затуманив на мгновение взгляд. – Ни у кого таких очей не видела... Вернее, видела но... очень давно.

– У кого же? – усмехнулась Рамут.

А Радимира вдруг как будто загрустила и примолкла, глядя вдаль – как бы сквозь годы. Что или кого она пыталась рассмотреть через их седую дымку? Тень печали пролегла меж её сведённых бровей, омрачила высокий, благородный лоб и горчила в изгибе твёрдого, энергичного рта. Сморгнув эту мимолётную кручину с ресниц, словно слезинку, женщина-кошка вновь взглянула на Рамут и светло улыбнулась.

– Это долгий и грустный рассказ. Не хочу огорчать тебя... Только радовать.

Дружинница обернулась быстро, одна нога – в проход, вторая – из него. Она вручила Рамут корзину с пухлым пшеничным калачом, обсыпанным маковым семенем, и крынкой холодного молока. Что могло быть проще, вкуснее и питательнее?

– Подкрепи силы, – сказала Радимира. – Работы ещё много.

Как Рамут могла уплетать всё это, когда у неё дочки сидели голодные? Она же отправилась на поиски пропитания, а вместо этого застряла в потерпевшем бедствие городе...

– У меня же там Драгона с Минушью! – встрепенулась она.

Шаг в проход – и навья очутилась на полянке с сосной, а Радимира последовала за ней. С удивлением осматриваясь, женщина-кошка остановила взор на исполненном величественного покоя лице, проступавшем из сосновой коры. Не живое оно было, а будто вырезанное на стволе. Трещинка-шрам пересекала его наискосок.

– Родные мои, идите, покушайте! – позвала Рамут дочек. – Простите, что задержалась, там в столице беда случилась...

Девочки немного оробели при виде незнакомки, и Рамут представила им гостью:

– Это госпожа Радимира, мы с ней вместе в городе завалы расчищаем. Не бойтесь, она не обидит вас.

Дочки слезли наземь из объятий сосны, пропищали хором «здравствуй, госпожа Радимира» и жадно накинулись на белогорский хлеб с молоком. Ох и вкусно им, наверно, было уминать за обе щеки пышный калач с румяной корочкой и хрустящими зёрнышками мака!.. Впрочем, с голоду всё покажется вкусным. Минушь даже поперхнулась немного, торопясь набить рот до отказа.

– Не спешите, никто у вас еду не отнимет, – сделала им замечание Рамут. – Хоть в лесу вы, хоть дома за столом, а есть нужно так, как подобает воспитанным девочкам.

– Голодные, бедняжки, – молвила Радимира. И спросила, снова подняв взгляд к величаво-суровому лику сосны: – Кто это?

– Это моя матушка, – кратко пояснила навья. – Она охраняет девочек, пока я добываю нам пищу.

– Но как это возможно? – недоумевала Радимира.

Рамут, немного отойдя в сторону от насыщавшихся дочек и понизив голос, ответила:

– Её останки покоятся под этим деревом. А лицо... Оно проступило из ствола само собой, я не вырезала его. Матушка погибла от руки моего мужа, Вука. И это тоже... долгий и печальный рассказ.

Сострадание отразилось в посерьёзневших глазах женщины-кошки.