– Держись, хорошая моя... – И шепнула, коснувшись тёплым дыханием лба навьи: – Тебя саму б кто полечил... Ты же с ног валишься.

Рамут, подняв обморочно похолодевшее, бескровное лицо, пробормотала:

– Я не успеваю всех спасти... Они умирают...

– Тш-ш... – Пальцы Радимиры смахивали с её щёк слёзы. – Знаю, голубка, знаю. Нельзя помочь всем, но ты помогаешь многим, очень многим! Всё, больше такого бедствия не будет точно. Войне конец, вашу Владычицу пленили. Зимград был её последним безумством.

Знала ли Рамут несколько месяцев назад, изредка выдавая воинам лекарства от поноса и избавляя тысячного Адальроха от похмелья, что когда-нибудь нырнёт с головой в пучину настоящей работы – жуткой, нескончаемой, засасывающей, разрывающей на части? Она простодушно думала, что готова ко всему... Ага, готова. Как бы не так. То, что обрушилось на неё сейчас, и не снилось молодой «восходящей звезде» Общества врачей Ингильтвены; желторотым птенцом она тогда была, сущим ребёнком, лишь игравшим во врачебное искусство. По-взрослому всё началось только теперь.

«Соберись!» – приказала она себе. Отвесив по собственным щекам несколько ударов, встряхнувшись и зарычав, Рамут поднялась на ноги. Колени подкашивались, в ушах стоял неумолчный звон, но она опять устремлялась туда, где была нужна.

– Так, всё, передышка, – твёрдо сказала Радимира, когда после новой череды исцелений небо над Рамут закружилось и зазвенело колоколами, а почва превратилась в топкое болото. – Ежели ты свалишься замертво, ты больше никому не сможешь помочь.

Рамут снова очутилась в её нерушимых объятиях и перенеслась в них в тихий закоулок. Усадив измотанную навью внутри полуразрушенного дома и прислонив к стене, Радимира поднесла к её губам фляжку с водой.

– Вот, испей, переведи дух. Водичка из Тиши мигом усталость снимет...

Обломки хрустели под ногами, а под ногтями Рамут запеклась чужая кровь. Вымыть руки было негде, нечем и некогда.

– Хорошая моя... Чудо моё. – Губы Радимиры оставались суровыми, но глаза улыбались с искорками нежности и восхищения. – Ну-ну...

Уткнувшись носом в её плечо, Рамут сдавленно всхлипнула. Дыханию стало тесно в груди до ломоты в рёбрах, глаза намокли, и она не могла с этим совладать. Похоже, нервам пришёл конец.

– Ну-ну, голубка моя... Волшебница прекрасная, – шептала Радимира, касаясь дыханием лба Рамут. – Устала, знаю... Отдохни.

– Это не я волшебница... Это сердце моей матери творит чудо исцеления. – Ёжась от щекотного шёпота женщины-кошки, Рамут не могла оторвать отяжелевшую голову от её плеча.

– И ты, синеокая моя. И ты тоже чудесная, – улыбнулась Радимира золотыми ободками зрачков, приподняв лицо навьи за подбородок.

Её руки обнимали Рамут тепло и непоколебимо, и хотелось сидеть так целую вечность, но с улицы уже нёсся зов:

– Врач! Где госпожа врач?

– Я здесь! – отозвалась Рамут: иначе она не могла.

От усилия, которым она подняла себя на ноги, её душа чуть не рассталась с телом, но Рамут устояла, ухватившись за стену.

– Ещё немного – и тебя вынесут отсюда вперёд ногами, – обеспокоенно нахмурилась Радимира, заглядывая ей в глаза.

– По-другому – никак. Я не могу их бросить. – И Рамут оттолкнулась от стены, шагая на подгибающихся ногах навстречу тому, кто звал её.

– Побереги себя – и для людей в том числе, – сказала Радимира, подхватывая её под руку, и вовремя: Рамут оступилась на обломках и чуть не растянулась.