Едва научившись
говорить, я уже знал, что сестра несправедлива ко мне в своем взбалмошном,
злом деспотизме. Меня не покидало сознание, что, воспитывая меня своими
руками, она все же не имеет права воспитывать меня рывками. Это сознание я
берег и лелеял наперекор всем поркам, брани, голодовкам, постам и прочим
исправительным мерам; и тем, что я, одинокий и беззащитный ребенок, так
много носился с этими мыслями, я в большой мере объясняю свою душевную
робость и болезненную чувствительность.
На сей раз, однако, я справился со своими оскорбленными чувствами,
вколотив их ногой в стену пивоварни и повыдергав вместе с волосами, после
чего утер лицо рукавом и вышел из-за створки ворот на двор. Тут я не без
удовольствия принялся за хлеб и мясо, пиво приятно грело и щекотало в носу,
и скоро я воспрянул духом настолько, что мог оглядеться по сторонам.
Да, все здесь было заброшено, вплоть до голубятни, которая покривилась
от какой-то давнишней бури и покачивалась на своем шесте, так что, будь она
населена голубями, они бы думали, что их качает шторм в открытом море. Но
голубей в голубятне не было, как не было ни лошадей в конюшне, ни свиней в
хлеву, ни солода в кладовой, ни запаха зерна и пива в котле и чанах. Все
запахи и самая жизнь пивоварни словно улетучились из нее с последними
клочьями дыма. В одном закоулке двора свалены были пустые бочки, еще
отдававшие кислотцой в память о лучших днях; но по кислому их духу нельзя
было судить о пиве, когда-то их наполнявшем; такова, вероятно, судьба всех
отшельников - их воспоминания мало похожи на их прошлую жизнь.
Там, где кончалась пивоварня, за старой стеной виднелся запушенный сад;
стена была не очень высокая, - подтянувшись, я повис на руках и, заглянув
через нее в сад, увидел, что он примыкает к дому и весь зарос кустами и
сорняком, но среди желто-зеленого бурьяна вилась протоптанная тропинка,
словно кто-то часто гулял там, и по этой тропинке от меня уходила Эстелла.
Впрочем, она, казалось, была везде: когда я, не устояв перед таким
соблазном, забрался на бочки и стал по ним ходить, я увидел, что она тоже
ходит по бочкам в дальнем конце склада. Она шла спиной ко мне, поддерживая
поднятыми руками свои прекрасные темные волосы, и, ни разу не оглянувшись,
быстро скрылась у меня из глаз. То же было и в самой пивоварне - просторном
помещении с каменным полом, где когда-то варили пиво и до сих пор осталось
кое-что из утвари, - едва я заглянул туда и, смущенный ее мрачным видом,
остановился в дверях и стал озираться по сторонам, как увидел, что Эстелла
прошла между погасших печей, поднялась по узкой железной лестнице и,
мелькнув на галерейке высоко у меня над головой, исчезла, точно ушла прямо в
небо.
Вот в эту-то минуту и в этом-то месте воображение сыграло со мной
странную шутку. Она показалась мне странной тогда, а много лет спустя
показалась еще более странной. |