|
– Это я. Знаете, самое выгодное дело – наняться в какую нибудь съемочную группу... Они неплохо платят, и потом, это временно... Люс снимал свою картину, и меня привлек один из его помощников. – В чем заключалась ваша работа в группе? Как называлась ваша должность? – Точного названия нет... Говорят: «Работает в окружении». В тот день, когда я снят... – Какой это был день? – Из за этого дня целая шумиха была на телевидении, я смотрел... По моему, это было девятнадцатого, тут Ленц не прав. А может, двадцатого или двадцать первого, не помню толком, но только не двадцать седьмого. Ну вот... Они мне тогда сказали, что будут снимать, как отдыхает молодежь на пляже, попросили поболтать с разными ребятами так, чтобы собрать их в кружок... – Кто вас просил об этом? – Не помню. – Люс просил? – Нет, Люс сказал, чтобы я не смотрел в ту сторону, где они спрячут камеру. Чтобы все было естественно... – А кто вам сказал, что там Кочев? – Этот шпион? В очках? Никто не говорил. Я и не думал, что он красный... – Почему вы считаете его шпионом? – Потому что он предлагал мне деньги на издание книги... – Когда? – Вечером. Я ведь на пляже читал стихи, мы пили... Я читал стихи, а красный сказал, что это талантливо и что он любит такую поэзию. – Ну ка, продекламируйте мне то, что вы ему читали... – А я не ему читал... Я же не знал, что он красный. Я читал всем. Я только потом узнал, кто он. Это у меня есть такой ноктюрн... Море идиотизма Пополняется ручьями глупости. Но ведь ручьи рождены снегом, Который тает? Возможно ли из белизны рожденье грязи? Где логика и в чем секрет проблемы? А может быть, бессилье чистоты Обречено на превращенье в ужас? А сила, пусть в крови, в истоме стали, В конце концов останется булатом С отливом синевы? Загнать моря в ручьи. Ручьи вернуть снегам. Снег пусть окован льдом. А я пусть стану тем, Кто властен над природой. Закон мой прост, но чист, Он требует любви, Свободы, силы. Он требует меня – для вас! Эй, ждите! Я иду! – Где то перекликается с Энцесбергером... – С этим ублюдком? Господин прокурор, я стою с ним на разных позициях! Он же за волосатых! – Да? Может быть. Я ведь говорю как дилетант... Ну и что дальше? – Кочев сказал, что это интересно, и спросил, где это напечатано, а я сказал, что это написано чернилами на моих ягодицах. Простите, я, наверное, не имел права вам так говорить, но я ему так сказал, именно так. Он спросил: «Почему вы не публикуетесь, Иоганн?» А я ответил, что он столько же знает о нас, сколько мы о них, и он с этим согласился... А когда мы в центре разошлись, он предложил мне вечером повстречаться, он сказал, что хочет послушать мои стихи... Он сказал, что вечером пойдет в «Ам Кругдорф», это такой маленький ресторанчик возле университета, и что мы можем перед этим с ним увидеться... Вот... – Дальше? – Мы с ним увиделись, а он говорит, что если мне нужны деньги на издание стихов, то он может мне помочь. «Или, – говорит, – давайте мне ваши стихи, Иоганн, я их покажу у нас дома, мы их напечатаем...» А я сказал, что, конечно, лучше мне одолжить деньги на издание книги... Он спросил – сколько, а я сказал, что я толком не знаю, сколько стоит издание поэтического сборника в маленькой типографии. Он спросил: «Тысяча марок устроит?» Ого, еще бы не устроила! А как мне их вернуть? Что, если я не продам книг на тысячу марок? Наши сволочи разве читают поэзию? Они только смотрят грязные фильмы из Штатов, где барахтаются в постели или стреляют ковбои. |
