Борис (поднимая голову). Нет, волен, только бы знать, только бы знать! (Прислушиваясь). Что это? Слышишь? Режет!

 Семен. Что ты, батюшка, полно! Ветер воет в трубе, аль ржавая петля в дверях визжит. Вишь, как всполошился, и меня-то жуть проняла. Ох, Государь, лучше уйдем от греха! Сколько молились, постились, да прямо из святой обители в гнездо бесовское. Грех!

 Борис (глядя ему в глаза с усмешкой). Вот чего испугался! Нет, брат, нам с тобой греха бояться, что старой шлюхе краснеть!

 Входит Мельник.

 Мельник. Готово, боярин, пожалуй!

 Борис выходит с ним через низкую дверцу на лестницу, ведущую вниз, где слышен шум, гул жерновов и стук колеса.

 2

 Тою же глухой тропинкой, как давеча Годуновы, пробираются два чернеца, Мисаил и Григорий[9] , с посохами в руках, с тяжелыми за плечами котомками, в облепленных грязью лаптях, насквозь промокшие. Мисаил, лет сорока, низенький, жирный, красный, с веселым, добрым и хитрым лицом; Григорий, лет двадцати, высокий, стройный, ловкий, с некрасивым, но умным лицом, рыжий, голубоглазый. Мисаил чуть ноги волочит, кряхтит и охает; Григории идет бодро.

 Ясное небо, яркий месяц, сильный ветер. Лес шумит, как море.

 Григорий. Вот она, мельница!

 Подходит к окну, стучит.

 Мисаил. Ох, Гришенька, боязно. Мельник-то, слышь, колдун. С чертями водится. Ну, как откроет окно, да такая оттуда харя выглянет, что свет не взвидим!

 Григорий. Пусть харя, только б в избу пустил, не ночевать же в лесу!

 Опять стучит. Окно приоткрывается.

 Семен (изнутри). Кто там?

 Григорий. Странники Божьи, иноки смиренные. В лесу заплутались, измаялись. Пусти, Христа ради.

 Семен. Не пущу, проваливай!

 Григорий и Мисаил (вместе). Дедушка, а дедушка, смилуйся, родной, пусти!

 Семен. Сказано, проваливай, пока шкура цела!

 Григорий и Мисаил. Хлебца-то, хлебца хоть корочку дай! Господь тебя наградит.

 Семен (выставив дуло пистолета в окно). Прочь, сукины дети, чтобы духу вашего здесь не было; – убью!

 Окно закрывается. Мисаил, отскочив, присел на корточки.

 Григорий (медленно отходя и оглядываясь). А ведь это не мельник!

 Мисаил. Кто же такой?

 Григорий. Кажется, будто боярин. Кафтан парчовый, кунья шапка и пистоль турецкая с золотой насечкой.

 Мисаил. Черт нас морочит, Гришенька, пойдем-ка, пойдем поскорее от греха! (Тащит его за руку).

 Григорий. Стой, погоди! Надо местечко сыскать, где посуше, хоть конуры собачьей, чтобы прикорнуть. А может, и в кладовку лаз найдем, чем-нибудь поживимся.

 Крадучись, идут вдоль стен избы и заворачивают за угол. Здесь крутой обрыв. Внизу, у плотины, стучит колесо. Григорий, наклонившись, с кручи смотрит вниз.

 Григорий. Видишь, огонь?

 Мисаил (крестясь). Матерь Пресвятая Богородица! Да ведь это – они – с рогами, с хвостами, черные, у-у! Скачут, пляшут, свадьбу справляют бесовскую…

 Григорий. Дурак! Чего испугался. Видишь, люди. Дым валит от огня и тени ходят по дыму. Двое. Что они делают? Колдуют, что ли? Пойдем-ка, посмотрим.

 Мисаил. Что ты, братик миленький! Прямо им в когти…

 Григорий. Ладно. Коли трусишь, оставайся здесь, спрячься в кусты, а я пойду.

 Мисаил. Ой, не ходи, Гришенька, светик мой, не губи души своей понапрасну! Они тебя задерут.

 Григорий. Ладно, кто кого задерет, еще посмотрим!

 Мисаил прячется в кусты.