– Или…

– Или еще что? Какое же еще хуже этого или может быть?

– Или… я, говорит…

Вдова замолчала.

– Да ну, говори, если пришла за тем, чтоб говорить! – громко крикнул Туберозов.

Вдова вздрогнула и быстро пролепетала:

– Или я, говорит, первого встречного человека убью и отделаю…

Туберозов плюнул, сел к окну и отвернулся; а старушка все торочит Наталье Николаевне о своих несчастиях с сыном.

– Конечно, – говорила она, – любя Варнашу, я указала ему, где зарыла кости, и он достал их и успокоился, но я теперь, матушка, сама как между двух разбойников распята. Одного зарою, другой мучит: “подай ему энтого”. А дала отрыть, тот ночью приходит, стучится надо мною костями: “зачем, говорит, ты, подлая женщина, это сделала”. Прошу сына: “погребем его!” Ссора. Прошу, пойдем, Варнаша, в Оптину пустынь, ты испорчен, что тебя к мертвому манит, – и в монастырь не хочет…

– Не в монастырь, не в монастырь, вдова, а в сумасшедший дом справь своего сына! – отзывается сердитый отец Савелий, а женщины все пристают к нему: помоги, да помоги, отец протопоп.

– Отчитайте его, – говорит бедная просвирня.

– Иди, иди, бедняга, в дом свой. Не от чего его отчитывать.

Грустная вдова идет к отцу Захарии, и идет не одна, идет в сопровождении разболевшейся за нее душою Натальи Николавны.

Наталья Николавна, увидя ее, даже сделала мужу легкую пику, сказав, что то же самое, что может сделать отец протопоп, может сделать и отец Захария, как человек заведомо святой жизни. Отец протопоп не обратил на это никакого внимания, но гнев его все усиливается, и он вслед за женою и просвирнею сам идет к отцу Захарии, чтобы взятый врасплох старик не сделал какой-нибудь несообразности. Но только что отец протопоп поравнялся с окнами Бенефисова, как слышит голос Захарии, который решительно объявляет: “нет, нет, и не просите меня! Это дело такое, что требует самостоятельности. Да-с, это дело самостоятельности требует, а потому я без отца протопопа ничего не могу, да-с, я не могу-с, не могу”.

Отец Савелий взошел в дом и, обратясь к плачущей просвирне, сказал:

– Жаль мне тебя, бедная, и очень мне жаль тебя. Не будет тебе в твоем дураке сыне ни друга, ни кормильца; но если всенепременно ты хочешь его отчитывать, – согласен попытаться, но не возгнушаешься ли ты мерой моей?

– Мне ли чем, в такой горести моей, отец протопоп, возгнушаться! – отвечала просвирня.

– Ну, так я теперь твою мысль одобряю: давай, будем его отчитывать. Ну, а если он не дастся, согласна ли ты его связать?

– Согласна, отец протопоп; согласна!

– Ну, так и еще раз, твою решимость одобряю и на веревку тебе дам.

– Так-с, – отвечала, кивая своею старушечьей головою, просвирня.

– А книг и свечей не нужно.

– Так-с, – опять кивала старуха.

– А купи ты две свежие метлы, только гляди, чтоб свежие, либо еще лучше – пару кнутьев хороших.

– Так-с, отец протопоп.

– Да вот отца Захарию еще со мною пригласи.

– Прошу вас, отец Захария.