15 января

Уолт Сэмшоу сидел на мостике «Дискаверера» со стороны правого борта с бутербродом в руке. Он смотрел на тёмно‑синие волны, бегущие от носа корабля. Накануне утром они покинули Перл‑Харбор и принялись зигзагами пересекать разлом Молокаи, чтобы определить концентрацию кислорода в этом районе.

Вдруг несколько крошек белого хлеба упали из его руки в бесконечное водное пространство. Сейчас зоопланктон обнаружит крошки, подумал Сэмшоу, и полакомится ими. Ничто не пропадает бесследно; эту истину постигаешь, только если воспринимать жизнь с помощью всех органов, созданных природой – так, как это делает Бог. Но Господь не зряч. Он смастерил глаза и раздал их живым существам – он хотел быть объективным в своём взгляде на творение рук своих.

По лестнице поднялся Дэвид Сенд и опёрся на перила рядом с Уолтом. Его веки заметно покраснели от бессоницы.

– До Разлома плыть ещё двенадцать часов, – сказал он. – Чао собирается сменить капитана.

Сэмшоу кивнул, не переставая жевать.

– Настроение не из лучших, ведь так? – спросил Дэвид.

– По крайней мере, мы работаем, – заметил Сэмшоу, проглотив кусок.

– Фаннинг из радиорубки говорит, что в этих местах курсируют три военных корабля… – Он помахал рукой. – Туда‑сюда. Ищут.

– Парламент уже проголосовал за импичмент? – спросил учёный, выпрямляясь. Он свернул пакет от завтрака и засунул его в карман рубашки, из которого торчали ручки и карандаши.

– Я не в курсе.

– Иногда кажется, мы заслужили смерть, потому что чертовски глупы. – Сэмшоу говорил спокойным равнодушным тоном, как будто речь шла о пролетевшей мимо морской птице.

Сенд невесело улыбнулся и покачал головой.

– Ты долго шёл к такому грустному выводу?

– Да. В течение шестидесяти с лишним лет я следил за всеми важными событиями, прочитал много книг и встречался с очень разными людьми. Видел много видов глупости. Люди сталкиваются друг с другом каждый день – случайно или намеренно, – высказывают своё мнение, не обладая достаточной информацией… А если кто‑нибудь поймает нас за язык, мы лжём… А! К чёрту! – Он покачал головой. – Я просто сегодня не в духе.

– Верно. – Сенд откинул со лба выгоревшие на солнце волосы.

– Мы у них в руках, понимаешь? Мы повержены, слабы, и единственное, что нам осталось – это выйти и… – Он поднял брови и облизал губы. – И говорить: «О Боже, вот и все. Мы истекаем кровью». Они точно знают, что с нами делать. Они расставляют ловушки, и мы попадаемся в них. Как будто они изучили глупость уже тысячи лет назад. Может, обнаружили в Галактике миры, где она рождается. И вот они оседлали нас, при этом ещё и пинают, и приставили ножи к нашим шеям, как жалким свиньям. – Он взялся за перила и повернулся на каблуках. – Я ещё никогда не ощущал себя таким беспомощным.

Сенд наклонил голову.

– Для меня твои слова пока только теория, – сказал он. – Я не верю, что произойдёт что‑нибудь в этом роде.

– В Монтане уже два дня идёт дождь, но там до сих пор не могут справиться с пожаром, – пробормотал Сэмшоу. – А в Центральной Азии горит трава на полумиллионе акров. Они бессильны перед огнем и там. Пожар в Токио. Мы не только глупы – мы сгорим прежде, чем мир полетит в тартарары. Наши грехи грузом висят на наших плечах.

Фаннинг, двадцатилетний студент последнего курса университета в Беркли, поднялся на мостик.