Когда покойник повернул голову, его шея скрипнула и сухая кожа разошлась, открывая потемневшее мясо. Горгот быстро попятился, губы скривила гримаса отвращения.

– Они пошли туда, – раздался голос мертвеца, скрипучий, словно кожу терли о камень. – Женщина и двое детей. – Губы разомкнулись, обнажив желтые зубы. – Мальцы были бы неплохим подношением.

Горгот поднял ногу, чтобы припечатать мертвую тварь и заставить ее заткнуться, но со вздохом опустил. Когда Челла впервые привела своих некромантов к горе, левкроты оказали им сопротивление. Но безуспешно. И родители Горгота выторговали мир. Остатки племени были не в состоянии противостоять условиям Челлы.

Хеммак повел дальше.

Часом позже они снова остановились.

– Впереди беда.

Теперь и Горгот почувствовал едва уловимый кисло-сладкий запах. Токсинами Зодчих была пропитана вся гора Хонас, однако в некоторых местах они собирались в трещинах или разлагались в скрытых пустотах. Левкроты в течение короткого времени могут выдержать высокие концентрации, но их тела будут изменяться, приспосабливаясь к новым ядам. Если Алитея увела сыновей в такое место, то их изменения будут происходить еще быстрее и еще интенсивнее. Его сестра не сделала бы этого – она ведь была в отчаянии, а не сошла с ума.

Через пятьсот ярдов им открылся источник запаха. Пол обвалился на участке примерно пять ярдов в длину и шириной во весь коридор. Фонарь осветил полуразрушенную трубу, достаточно широкую, чтобы Горгот мог стоять в ней в полный свой рост – более семи футов. Обвалившаяся верхняя часть трубы вперемешку со щебнем валялась на дне, и через весь этот мусор пробила путь ядовитая зеленая струйка. От ее едкого смрада закручивались даже волоски в носу Горгота. Глаза защипало, а кожа начала зудеть.

Обвал выглядел свежим, и если бы Алитея в него угодила, то выбраться бы уже не смогла.

– Мы их потеряли. – Хеммак попятился, от действия токсина язвы на его шее начали сочиться.

– Они родные мне. – Горгот медлил, стоя у края. Джейн знала, что он будет медлить. – Возвращайся, дружище. Я их найду. – И, стиснув зубы, Горгот прыгнул. Джейн знала, что он прыгнет.

Фонарь осветил тридцать ярдов трубы впереди и тридцать позади. Там где сгущались тени, можно было разглядеть только ржавую решетку. Мальчики могли протиснуться между прутьями. Алитея могла через них проломиться. Но решетка оставалась нетронутой. Горгот двинулся в другую сторону, шлепая босыми ногами по токсичному ручью.

Кашляя и задыхаясь, Горгот брел дальше. Может, милю, может, меньше. Грудь болела, яд сжигал легкие, и ребра, казалось, пытались вырваться наружу. Откуда-то спереди по трубе эхом разносился металлический грохот, далекий, но приближающийся. Наконец труба вывела его к месту, где она впадала в большую камеру, пол залит водой, лес колонн поддерживал плоский потолок. Свет фонаря не достигал дальней стены. Грохот здесь усилился, разносясь по всему залу, словно колотили мечами по броне. Горгот спрыгнул в стоячую воду, с облегчением отметив, что она едва достигает колен и что яды здесь ощущаются не столь концентрированными.

Он двинулся к источнику шума. Пространство между колоннами было усеяно островками пены и кучами какой-то гнили. Тут и там с ржавых потолочных балок свисали толстые цепи. Пока он шел, свет фонаря раскачивал тени стоявших повсюду колонн. Когда Горгот наткнулся на тело Алитеи, ему понадобилось какое-то время, чтобы разобрать, что это был труп, и чуть больше, чтобы понять, что это его младшая сестра. Рокот его страдания, отразившись от далеких стен, вернулся к нему эхом, и грохочущий звук тут же затих.

Первое, что он услышал в наступившей тишине, был детский плач, слабый, но отчетливый. Шлепая по воде, которая теперь поднималась выше колен, Горгот двинулся вперед, гоня перед собой волну.