В этот вечер лорд и леди Марлинуорт приняли приглашение отужинать в Дауэр-Хаусе, и Найджел спустился вниз встретить их. Приближаясь к гостиной, он услышал за дверью негромкий разговор. Ошибиться в принадлежности этого звучного голоса, с его равнодушными, насмешливыми, слегка нетерпеливыми интонациями, было невозможно.

– Нет, нет, не сегодня.

– Но, Фергюс, любимый, я так хочу тебя. И кого нам бояться? Почему мне нельзя?..

– Потому что я говорю, что нельзя. Будь хорошей девочкой, делай то, что я тебе говорю, и не задавай лишних вопросов. Это бесполезно.

– Ну почему ты такой жестокий… – голос Лючии почти неуловимо изменился, утратив обычную протяжность. У Найджела едва хватило времени, чтобы отойти от двери на несколько шагов, пока она не выскочила из гостиной и не промчалась, не заметив, мимо него. Ну вот, получи хоть разок монету, какой расплачиваешься с другими, подумал Найджел; неудивительно, что О’Брайан не хочет видеть тебя в своей постели, когда ночует в домике…

– Фи, мистер О’Брайан, нельзя же льстить так откровенно.

– Ничуть я вам не льщу, мадам. Леди Марлинуорт выглядит, как если бы нынче был ее первый бал, не правда ли, Джорджия?

Джорджия Кавендиш, облаченная в изумрудно-зеленое бархатное платье, с неизменным попугайчиком на плече, сморщила обезьянье личико и лукаво подмигнула О’Брайану. На противоположном конце стола лорд Марлинуорт с эдвардианской учтивостью занимал разговором Лючию Трейл. Внешне девушка никак не выдавала чувств, взрыву которых стал свидетелем Найджел. Неотразимая в платье с низким вырезом, она вызывающе холодно отвечала на его остроты. Однако же Найджел видел, как Лючия время от времени поглядывает на О’Брайана, и взгляд ее леденеет, когда он поворачивается к Джорджии Кавендиш. Ее брат разговаривал с Филиппом Старлингом о мире больших денег – Найджел впервые услышал, как он рассуждает о предмете, ему, скорее всего, близком, выказывая при этом немалую остроту и силу ума. Найджел заметил также, что, уступая трибуну Филиппу, Эдвард Кавендиш исподтишка поглядывает на Лючию. Учитывая ее ослепительный вид нынче вечером, в этом не было ничего удивительного; иное дело, что его поведение выдавало некоторую настороженность – он смотрел на нее цепким взглядом покериста, изучающего свои карты. Не ускользнуло от Найджела и то, что Лючия перехватывает эти взгляды, но упорно избегает отвечать на них. С лордом Марлинуортом оспаривал ее внимание Нотт-Сломан. Он откровенно, даже с вызовом, поедал девушку бледно-голубыми, беспокойными, туповатыми глазками, поглядывая то на ее губы, то на плечи. Он привлекал ее внимание настойчиво и непосредственно, то и дело поднимая голос, чтобы заглушить тенорок лорда Марлинуорта, и развлекая собеседницу всяческими занятными историями. Его грубоватое обаяние, следует признать, было при нем, как и вульгарная «индивидуальность» эгоиста.

Беседа продолжалась, оживляясь с одной стороны стола, затихая с другой, – как фонтан при порывах ветра. Но постепенно Найджел уловил некую потаенную нервозность. Ему показалось, что это не обычное общее возбуждение, царящее за праздничным столом, – нервозность исходит от одного человека. Найджел раздраженно потряс головой: наверняка это он сам места себе не находит в предчувствии наступающего для О’Брайана часа зет. В облике хозяина и впрямь сквозила некоторая обреченность. Вдруг он поднялся с бокалом в руке и, бросив на Найджела непонятный взгляд, провозгласил:

– Тост! За отсутствующих друзей и… присутствующих врагов!

За столом наступило короткое неловкое молчание. Джорджия Кавендиш прикусила губу. На лице ее брата появилось слегка встревоженное выражение. Лорд Марлинуорт привычно побарабанил пальцами по столу. Лючия и Нотт-Сломан обменялись взглядами. Филипп Старлинг явно забавлялся общим смущением. Леди Марлинуорт первой сбросила оцепенение.